Читать книгу "На нарах с Дядей Сэмом - Лев Трахтенберг"

В будние дни с 7 утра и до 5 вечера американские тюрьмы для свободного передвижения зэков были закрыты. Каждый час, с «без пяти» и до «пять минут после», ровно на десять минут открывались двери всех жилых корпусов, школ, больничек, мастерских и прочих служб. В это время мы могли более-менее спокойно передвигаться из пункта «А» в пункт «Б». Большую часть суток наш «компаунд» был девственно пуст.

По вылизанным газонам и дорожкам вольготно бегали белки, сурки, полчища крыс и по многу раз перетрахавшиеся между собой многочисленные тюремные кошки. Иногда животных разгоняли пузатые охранники на зачуханных гольфмобилях…

Исключений из правил для зэков не существовало. Мы планировали свой день, исходя из наших весьма и весьма ограниченных возможностей. Только после ужина и до девятичасовой команды «отбой» арестанты могли гулять по зоне относительно свободно.

Меня лично эти дневные десятиминутки ужасно раздражали.

Достаточно часто я умышленно застревал где-то на середине маршрута. В «музыкальной комнате» при спортзале, где хозяйничал мой друг и сенсей Лук-Франсуа, или в открытой всем ветрам и дождям тренажерке.

Каким-то шестым чувством я предвидел коварные и неожиданные общетюремные проверки личного состава.

Во время этих мероприятий имя зэка сверялось с компьютерными распечатками и «листками отсутствия» из всех отрядов. Нарушители режима моментально отправлялись в «дырку» на месячишко-другой.

Я рисковал часто – иначе продуктивного времяпрепровождения у меня не получалось.

Из-за 10-минутных переходов и «проверок на дорогах»; внезапных радиокоманд «все назад, по корпусам»; закрытия зоны из-за драк, поножовщины и прочих ЧП зэковский день разбивался на непредсказуемые и неудобные фрагменты.

Пенитенциарный сумбур усугублялся тем, что даже законные десятиминутные переходы по «компаунду» открывались со значительным опозданием или отменялись вообще. Около многокилограммовых входных дверей, выкрашенных во всем Форте-Фикс в темно-бордовый цвет, в положенное время скапливались толпы зэков. Разноцветный фортовый люд стоял на изготовке и в нетерпении бил копытами.

Кто-то из нас, одетый в ненавистное «хаки», как Буратино направлялся в сторону школы, кто-то собирался в библиотеку или кружки и секции «отдела досуга», кто-то – в засаленных и дырявых серовато-коричневых трикошках – навострял лыжи в тренажерный зал, кто-то чинно шел на службу в тюремную часовню.

Как только из тюремного ЦУПа раздавалась команда «Внимание, зона! Внимание, жилые помещения! Ten minutes moves are now in progress![359]» – все моментально оживало. Тюрьма превращалась в гигантский муравейник, где каждый отброс общества двигался по строго намеченному им или конвоиром маршруту.

Несмотря на все неудобства и рефлексии, я упрямо двигался вперед, следуя латинской поговорке: «через тернии – к звездам».

Корпус – завтрак – работа – корпус – обед – работа – корпус…

На часах – половина четвертого, через полчаса – общенациональный ежедневный подсчет американских заключенных.

Нас много! Несколько миллионов! Америка и здесь была первой, поставив абсолютный мировой рекорд по количеству заключенных.

Федеральное бюро по тюрьмам США с садистской радостью перехватило переходящее знамя у советского ГУЛАГа.

Статистика обывателя нисколько не пугала. Скорее – наоборот: «собаке – собачья смерть» и «туда им и дорога»…

Число зэков в США с 1970 по 2008 год выросло на 700 % и продолжало расти теми же славными темпами. 2,7 миллиона арестантов стоили налогоплательщикам и казне 90 миллиардов долларов в год.

В Китае, втором по численности зэков государстве, в тюрьмах содержалось полтора миллиона (хотя две страны несопоставимы по населению: в Америке – 315 миллионов жителей, в Китае – примерно 1,4 миллиарда).

Ежегодно 14,5 миллионов американцев подвергались какой-либо форме ограничения свободы – тюремному заключению, домашнему аресту, гласному надзору.

7% из нас составляли женщины, а 5 миллионов детей имели родителей-арестантов.

Цифры в отчетах US Department of Justice[360] только и делали, что росли год от года. Многолетние драконовские сроки (тоже – самые длинные в мире) остановить преступность в Америке так и не смогли. Бывшие зэки выходили на свободу озлобленными на весь мир и с установкой срочно наверстать упущенное. Какими способами – не важно.

Соединенные Штаты лидировали по вторичным «ходкам» и рецидивизму.

Как говорится, – комментарии излишни.

Исправлением исправительные заведения не занимались совершенно. Вместо настоящей реабилитации, перевоспитания, учебы, профтехобразования, психологической помощи и последующего трудоустройства заключенные США получали «пшик», зеро, ноль на палочке.

Вернее – профанацию всего, в добрых традициях советского очковтирательства.

Какая-либо мотивация отсутствовала напрочь. Поэтому подавляющее большинство моих соседей по нарам чувствовали себя в тюрьме, как в родном доме – они бездельничали и разлагались.

З/к номер 24972-050 решил разорвать этот порочный круг.

В течение первого года я посещал общеобразовательные кружки и «программы» Отдела образования. Я не получил ни одного письменного штрафа. Я выполнял все идиотские предписания. Я делал вид, что ударно тружусь. Я старался попасть под определение «model prisoner» – «образцового заключенного».

Раз в 6 месяцев каждого федерального зэка вызывали на заседание тюремной «тройки» – канцлера, ведущего и начальника отряда. Мы отчитывались за прошедший отчетный период, а нам ставили индивидуальные задачи на следующие полгода.

Я готовился к первым двум встречам со своими «отцами родными», как Наташа Ростова к первому балу. Передо мной лежали выстраданные сертификаты о прослушанных курсах: как быть хорошим родителем; о «жертвах преступлений и насилия», а также по маркетингу; ведению малого бизнеса; бухгалтерии; финансовому планированию; аэробике; рисованию и даже – как делать искусственное дыхание и спасать жизнь в неотложных случаях.

Рапортовать и пускать пыль в глаза я умел. Сказывалось пионерское прошлое с бесконечными сборами и советами дружины…

…В назначенный час з/к Трахтенберг с гордостью рассказывал равнодушному триумвирату о своих достижениях и перевоспитании, тайно надеясь на теоретически возможное сокращение срока.

Меня прервали на середине. Даже не сказали «молодец». Дали стандартную распечатку с датой освобождения. Заставили расписаться – «комиссию прошел». Напоследок объяснили: «Trakhtenberg, не раскатывай губы!»

Больше в «кружки и секции» я не ходил…

… Каждый божий день в 16.00 по восточному времени рецидивиста Льва Трахтенберга и его товарищей пересчитывала двойка дежурных отрядных дуболомов. Иногда они сбивались со счета и начинали заново. Пару раз в неделю нас считали по три раза – цифры никак не хотели сходиться. Тогда на помощь американским митрофанушкам приходил сам лейтенант, временный глава зоны.