Читать книгу "Торнан-варвар и жезл Тиамат - Владимир Лещенко"

– Вот, – ткнул пальцем Гачко в распятого на стене человека. – Надо его допросить.

– А в чем его обвиняют? – осведомился Торнан.

– Тебе-то что, палач? – брюзгливо ответил Гачко. – Твое дело – кнутом работать да щипцами. А спрашивать будем мы.

– Не, я к тому, – пояснил Торнан, – что смотря как обработать. Ежели его отпускать потом или еще нужен будет – так это одно. А если, к примеру, на плаху или там в геенницу – тогда другое дело.

– Отпускать – скажешь тоже, – хохотнул невысокий. – Много ли тут отпускали на твоей памяти?

– Можешь не стесняться, – бросил длинный. – Ему отсюда только в огонь. Этот еретик, лживый раб Черного Властелина, космограф, лекарь и алхимик, вздумавший открыто отрицать истины святой веры. Он говорил, например, что звезды – это не отражения солнечных лучей от края мира, а такие же солнца, как и светильник божественного Митры…

– Это не я, – пробормотал узник, – это говорили еще древние мудрецы…

– Всем им место в огне Охримана! И тебе тоже, безбожник и язычник! Значит, так, – кипя непритворным (или, наоборот, хорошо разыгранным) гневом, распорядился Гачко. – Сперва горячими щипчиками его, затем кипятком… Да что я говорю – ученого учить.

– Добро, – ухмыльнулся Торнан, – энто мы завсегда! Вы только скажите, а мы уж со всем старанием…

Повернувшись к верстаку, Торнан принялся деловито перебирать инструменты – разнообразные пилы, долота, щипцы и иные, назначения которых честный вояка даже и не знал. При этом он мурлыкал себе под нос какую-то песенку, изо всех сил создавая образ бывалого палача.

– Ну, что ты там возишься? – раздраженно прозвучало за спиной.

– Так ведь, господа хорошие, наше дело палачское, оно такое – спешки не любит, – сообщил он, найдя наконец то, что подходило для задуманного. – Ремесло наше – это не просто так! Нужно с умом подойти да со старанием… Э-э, и что за порядки – инструмент не чищен, ножи не точенные отроду…

Он протянул обеспокоенно заерзавшим в креслах инквизиторам два тяжелых тесака-шкуродера с хищно торчащими зубьями.

– Наточить бы надо, а?

– Ну так точи, – похоже, инквизитора уже выводила из себя тупость северянина. – Надеюсь, это недолго?

– Да уж не сомневайтесь, ваш-степенство, не надолго…

– Послушай, дружище, – прозвучал тихий хриплый голос, и Торнан еле удержал готовую отвалиться челюсть: к нему обратились на родном языке. Он повернулся к висевшему на цепях узнику, ибо именно он сейчас обратился к нему. – Не знаю, каким ветром тебя сюда занесло, но если в тебе осталось хоть что-то от настоящего человека, то прикончи меня. Я знаю, палачи это умеют… Чтобы со стороны никто не понял. Я не хочу в геенницу…

– Что он говорит?! – в один голос встревоженно спросили инквизиторы. – Ты понимаешь его?

– А как же, понимаю, – кивнул с готовностью Торнан. – Ругает вас, ваш-преподобия, так что и сказать-то стыдно.

– Вспомни, друг гиперборей – у тебя на родине не полагается мучить перед смертью даже злодеев… Если хочешь, я скажу тебе, где тайник с золотом…

– Теперь меня ругает, – пояснил Торнан насторожившимся инквизиторам, при этом не переставая размеренно водить точильным бруском по лезвиям сведенных вместе ножей. – Ничё, ничё, недолго вам осталось его слушать…

– Триста монет, полновесных имперских солидов… Проткни мне печень раскаленным железом, пусть я буду умирать мучительно, но недолго…

– Теперь опять вас…

– И как же он нас именует? Даже интересно, что этот тип может выдумать?

– Ну, говорит, извиняюсь, конечно, но вы – отородья ишака и шакала.

– Да? – усмехнулся Друк. – Ну, еретик, наверное, я тебя разочарую, но твоя брань меня не оскорбляет, тем более ты почти мертвец! Матерящийся мертвец – это даже забавно.

Друк заложил руки за спину.

– Кстати, еретик, хочу лишний раз тебя огорчить. Скоро на конклав в Хемлине будет вынесен указ о переименовании Солнца в Митру, а Луны – в Гелит. И за неправильное употребление имен светил небесных будут примерно наказывать! – издевательски улыбнулся он. – Впрочем, что тебе говорить? Ты ведь до этого все одно не доживешь, да и вообще – что толку внушать священные истины тому, кто подобен Охриману?

– Вы, должно быть, часто его видите, раз знаете, кто на него похож… – хрипло пробормотал несчастный, пытаясь даже улыбнуться.

– Замолчи, богохульник, или пойдешь в огонь с вырванным языком! – взвизгнул Гачко.

Торнан продолжал возиться у верстака, а Друк внимательно смотрел на него – слава богу Грома, не так, как покойный обер-инквизитор, а скорее с любопытством: как на заморского зверя обезьяну в королевском зверинце.

– Ты, я вижу, любезный, мастер своего дела, – сообщил Друк.

Про себя Торнан подумал, что у него на родине так могли бы назвать горшечника или плотника, но никак не палача.

– Где так научился?

– В Хорниране, – бросил Торнан.

– А кстати, как звать тебя, любезный? – спохватился Друк.

– Зовите Голым Дэвом, – бросил капитан, слышавший кличку хорниранского палача.

– Ты знаменитый Голый Дэв? – изумился инквизитор. – Наслышан… – И во взгляде его скользнуло уважение. (Бог Грома! Уважение!! К палачу!!!) А говорили, вроде бы ты скончался от синей лихорадки… – И добавил, обращаясь к Гачко, опять по-альбийски: – Нет, отец Саректа все же толковый человек – вот, добыл где-то такого мастера!

«Пора», – шестым чувством определил Торнан, перехватывая рукояти.

Взмах руки, разворот на носке левой ноги, короткий высверк стали…

Клинки вошли чисто, перерубив гортань. Он бы полюбовался работой, если бы ему нравилось убивать.

Проверив засов, он осмотрел цепи, на которых был распят бедолага, все еще не сводивший с него восхищенного взгляда. Они были выкованы из дрянного железа, но при этом достаточно толсты и надежно замурованы в камень стены – так, что вырвать их оттуда было под силу разве что троллю или слону. Браслеты кандалов тоже были надежней некуда. Только вот были они не закрыты на замки, а зафиксированы прочными дубовыми втулками.

Хмыкнув, Торнан взял с верстака небольшие щипцы с тонкими извилистыми губками (для чего такие предназначались, он предпочитал не задумываться) и быстро вынул все четыре чеки.

Вытряхнув покойников из их облачений, он протянул одно из них пошатывающемуся с непривычки узнику. Тут только северянин определил, что спасенный им еще молод – лет двадцать пять, вряд ли много больше.

– Идти сможешь? – осведомился он у узника.

– Идти смогу, только вот не выйдет ничего у нас, – И, грустно усмехаясь, тот указал на рассеченную щеку и обгорелую щетину на заплывшем кровоподтеками лице. – Не поверят, что я монах. Я Дорбодан, имею несчастье быть космографом, лекарем и алхимиком, что ныне в Хемлине очень опасно, как ты, уважаемый, видишь.