Читать книгу "Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914-1917). 1917 год. Распад - Олег Айрапетов"

В ночь на 3 (16) сентября Корнилов сдал командование Алексееву и переехал из губернаторского дворца в гостиницу «Метрополь». За ним последовали начальник штаба Ставки генерал А. С. Лукомский, генерал-квартирмейстер И. П. Романовский и группа его сторонников – офицеры штаба, весь Главный комитет Союза офицеров, члены Государственной думы Новосильцев и Аладьин, всего до 35 человек. Формально они были арестованы и находились под охраной текинцев и корниловцев81. В Могилеве располагался и пробольшевистски настроенный Георгиевский батальон: отношения между ним, текинцами и корниловцами колебались на грани открытого столкновения82. Алексеев крайне лаконично известил Керенского: «Около 10-ти часов вечера генерал Корнилов и т. д. арестованы»83. Это дало возможность Керенскому заявить о том, что гарнизон Могилева полностью подчиняется власти правительства. В тот же день в 23:00 сюда выехала следственная комиссия84.

Вместо заключения

Падение Корнилова и провозглашение республики почти совпали по времени. Империя перестала существовать юридически, а человек, отстаивавший сохранение дисциплины в армии и порядок в стране, оказался в тюрьме. Разгром сопротивления со стороны генералов состоялся. За 6 месяцев существования Временного правительства сменилось 4 Главковерха – Алексеев, Брусилов, Корнилов, Керенский1. Кандидат в Наполеоны также не задержался в Могилеве, поручив верховное главнокомандование генералу Н. Н. Духонину. Последний пришел в Ставку как креатура Гучкова, заместив генерала В. Н. Клембовского на посту начальника штаба2. Чехарда главковерхов по интенсивности не уступала министерской в конце правления Николая II.

Уважение к себе новые власти пытались вернуть преобразованиями, смысл которых дано было понять немногим. Между тем результат этой деятельности уже не вызывал ни у кого сомнений ни в самой России, ни за ее пределами. Провозглашение республики и введение пентархии не прибавило авторитета за рубежом ни Керенскому, ни возглавляемому им правительству, ни гибнущей стране. «Можно с уверенностью сказать, – вспоминал русский дипломат, – что после корниловского эпизода английское правительство “махнуло рукой” и ожидало казавшегося ему неминуемым краха Временного правительства»3. Правительство это было уже правительством только по названию. Оно практически не контролировало ни флот, ни армию. Этим занимались резко усилившие свое влияние большевики. Тем временем массы расправлялись с врагами революции, настоящими и выдуманными. Под подозрение было легко попасть, последствия революционной бдительности часто становились неизбежными. В стране уже шла гражданская война как высшая форма классовой борьбы или, как сказали бы сегодня, культурной и социальной нетерпимости.

Всей России было известно о новых массовых избиениях офицеров и генералов: в Выборге были зверски убиты командир 42-го армейского корпуса генерал от кавалерии В. А. Орановский и несколько десятков офицеров4. Фактически одним ударом всего за один день штаб корпуса был уничтожен5. «Очевидцы передают, – сообщал орган Военного министерства, – такие ужасы о резне офицеров и гнусных насилий над их женами, перед которыми бледнеют самые дикие картины средневековья»6. Жертвами были люди, подозреваемые в симпатиях к Корнилову. Поначалу их арестовали и поместили в гауптвахту. Вскоре это здание было окружено солдатами, требовавшими выдать арестованных на самосуд. Уговоры не помогли, и представители свободы прорвались через караул, вытаскивая заключенных на улицу к расположенному поблизости мосту.

Свидетель произошедшего описал случившееся следующим образом: «…бьют по лицу, голове и во что придется кулаками, ногами и прикладами, они все просили помилования, но от товарищей того не было. Жалко было смотреть, как одного генерала тащили по мостовой; лицо его было все в крови, он ничего не говорил, а только крестился. Тащили и несли их на мост, где бросили в воду. Они плывут к берегам, они плывут туда, где видят свою жизнь, карабкались и цеплялись за все то, что может спасти жизнь, в таком случае у каждого человека бывает еще надежда на спасение, они думали и хотели жить. Но нет, увы, многие из товарищей солдат не давали пощады, они начали расстреливать ищущих спасения, они начали добивать их обломками бревен, поленьями и всем, что попало под руку»7.

Всего по официальным данным погибло 42 и пропало без вести (в глубоком тылу!) 60 офицеров. Известия о революционных самосудах широко распространялись в газетах8. Правительство не нашло поначалу ничего лучшего, как высказать свое недоумение, ведь эти офицеры поддержали его во время «мятежа»9. Офицерские погоны часто становились достаточным основанием для подозрений и доказательством обоснованности действий масс. К сожалению, случаи, подобные выборгскому, не были исключением. ЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов издал воззвание к солдатам: «Солдаты Российской Революции. Сдержите свой гнев. Не надо расправ и самосудов над офицерами. Среди них огромное большинство наши товарищи по оружию»10.

Во флоте положение было гораздо более тяжелым. Он давно уже превратился в вольницу, не подчинявшуюся Временному правительству. Еще 7 (20) июля собрание судовых комитетов и ЦК Балтфлота приняло резолюцию о признании только той власти, которая будет «выдвинута из состава» Всероссийского Исполкома Советов11. Одним из центров большевистского влияния на Балтике был дредноут «Петропавловск». Еще в июле 1917 г. его представитель – некто Семен Вольный – открыто заявлял в газете «Волна»: «Мы ни от чего не отказываемся. На наш могучий дредноут затявкали все наступленческие шавки и зарычали все овчарки, охраняющие несгораемые шкапы господ буржуев. Да, “Петропавловск” требовал наступления не на немцев, а на буржуазию и не суда и казни для солдат, а земли и воли народу. Как же не тявкать и не рычать псам облезлым»12.

В сентябре у «вольных» появилась очередная возможность открыто свести счеты с классовыми врагами. Теперь это было можно. Уже в ходе борьбы с Корниловым ЦК Балтфлота заявил решительный протест против тех, кто распространял слухи о нежелании флота сражаться, и потребовал «народного суда» над клеветниками13. После победы над «мятежом» настало время этого суда. На Балтике Советы потребовали от всех офицеров подписок о верности, отказавшихся изгоняли14. 30 августа (12 сентября) Центробалт принял такое решение, и уже 1 (14) сентября его жертвами стали 1 лейтенант и 3 мичмана с «Петропавловска»15. Их арестовали, вывезли на берег в Гельсингфорс и там расстреляли на глазах у гуляющей публики16. Мало того, перед убийством четырех офицеров еще долго и зверски мучили17.

Вице-адмирал Максимов делал заявления о том, что флот никогда не поддерживал Корнилова, а его офицеры даже не имели своих представителей в Главном комитете Союза офицеров в Ставке, – ничего не помогало18. Безнаказанность стала демонстрацией силы, добивавшей остатки старой дисциплины. Сторонники «правительства» даже и не думали защищать ее, считая, что интеллигенция совершила ошибку, оторвавшую ее от «трудовой демократии»19. Временное правительство было проинформировано о случившемся Центробалтом 1 (14) сентября и поначалу ограничилось осуждением и запретом требовать от офицеров подобного рода подписки20.

«Результаты Корниловского выступления показали, – вспоминал В. Чернов, – что в стране тогда дул такой могучий стихийный ветер в левую сторону, что он буквально сметал все, что пыталось ему сопротивляться»21.