Читать книгу "Севастопольский конвой - Богдан Сушинский"

Выслушивая генерала, вождь нации терпеливо кивал, но потом вдруг неожиданно поинтересовался:

– А не боитесь, что в нем взбурлит кровь русского патриота? Вспомните, что в свое время русский генерал Деникин отказался возглавить русское воинство, которое бы пошло на Москву вместе с войсками фюрера.

– В данном случае опасение только одно: как бы в жилах барона Романовского не взбурлила кровь белогвардейского офицера. Чтобы в первый же день не перестрелял тех русских моряков-добровольцев, которых мы намерены привлечь к обучению нашей морской пехоты.

– Настолько ненавидит русских? – не счел нужным скрыть коварную ухмылку вождь Великой Румынии.

– Точнее будет сказать – коммунистов, комиссаров, евреев, вообще, всех и вся, что связано с Совдепией. Напомню, что ему удалось бежать из-под расстрела, во время которого красными было казнено более трех десятков морских офицеров. Из Одессы, за пограничный в то время Днестр, его переправили контрабандисты.

– И что же, за все время пребывания барона на нашей благословенной земле мы не нашли способа ублажить его ненависть к своим бывшим собратьям? – пригасил маршал остатки сигары о днище хрустальной пепельницы в виде паука.

– Почему же? В свое время он вполне успешно зачищал Южную Бессарабию после спровоцированного красными Татарбунарского восстания. Вместе со своими единомышленниками из Союза русских офицеров, а точнее, из бывших деникинских и врангелевских контрразведчиков и жандармов, освобождал от красного подполья районы, заселенные этническими болгарами и венграми…

– Вот именно, и венграми… По Трансильвании он прошелся с особой жестокостью, – признал Антонеску. – Это я помню.

– Просто он не позволял себе забыть, что в свое время красные венгры наиболее активно поддерживали красных русских.

Генерал знал, что, готовясь к войне с Россией, вождь нации всерьез изучал возможность использования в ней целых подразделений русских эмигрантов. Рассматривался даже план создания некоего русского корпуса в составе румынской армии. Но до логического завершения этот план доведен не был. Главным образом потому, что от создания русской армии как союзницы вермахта отказался перед войной сам фюрер. Хотя несколько русских генералов во главе с Петром Красновым, с которым Антонеску был знаком лично, пытались подбросить ему такую идею.

– В том, что в Советскую Россию он не побежит, поскольку связан кровью, мне уже ясно, – вальяжно процедил Антонеску, окидывая утомленным взглядом располневшую фигуру генерала. – Не понятно, как быть с разумным усмирением его ненависти?

– Он несколько раз выезжал на фронт и видел, как сражаются русские сухопутные моряки. Ради создания центра подготовки морских десантников барон готов усмирить свою ненависть, превратившись в терпеливого педагога-селекционера.

– В таком случае хочу лично поговорить с бароном.

Начальник генштаба взглянул на часы.

– Я предвидел возможность такой встречи, господин маршал. Романовский вызван из Галаца, это недалеко. Через десять минут будет в вашей приемной. А тем временем позвольте предложить вам проект создания Центра по подготовке морских десантников, – выложил генерал на стол перед вождем нации еще один продукт штабного творчества.

Когда начальник штаба вышел он кондукэтора, Романовский уже ждал его в приемной.

– Только что пришла радиограмма из Очакова, – сообщил барон. – Там, в лагере военнопленных, опознали майора Гродова, бывшего начальника дунайского плацдарма и командира десантного полка морской пехоты, который высаживался в районе Аджалыкского лимана. В лагере под Очаковом он скрывался под именем погибшего ефрейтора Малюты.

– Значит, он все-таки в плену? Это уже точно?

– Я тут же лично связался по рации с начальником контрразведки Транснистрии. Он сказал, что об этом стало известно еще два дня назад, и что по чьему-то приказу из Бухареста майора уже загнали на самоходную баржу с пленными, которая взяла курс на Галац.

– Скорее всего, приказ последовал от полковника Питештяну. Однако нас это не касается. Считайте, что в Галаце Черный Комиссар в вашем полном распоряжении, – коротко уведомил его начальник генштаба.

39

Барону было под пятьдесят. Коренастый, широкоплечий, с грубоватым шелушащимся лицом, он меньше всего походил на аристократа, зато было в его облике нечто такое, что выдавало в нем старого морского волка – крепкого, опытного, а потому надежного.

– Под Одессой мне пришлось наблюдать за действиями русской морской пехоты, командор, – сказал Антонеску, как только барон доложил о своем прибытии и представился. – Раньше мне и в голову не приходило, что на суше моряки способны сражаться с таким бесстрашием и азартом. Особенно когда дело доходило до рукопашного боя.

– …Так точно: до рукопашного, до штыковой… Причем очевидно, что морские пехотинцы стараются навязывать их во время любой контратаки, – угрюмо дополнил его рассказ командор. – В этом суть их тактики ближнего боя, к которой румынские солдаты пока что так и не приспособились.

Антонеску не первый день был знаком с бароном и не раз замечал: этот русский так и не свыкся с мыслью, что ему уже давно пора осознавать себя румыном. Он по-прежнему с подчеркнутой отстраненностью говорит: «румынский флот», «румынские солдаты», как способен выражаться только иностранец.

– Значит, плохо мы их готовили к подобной тактике ведения боя.

– Тут дело не столько в боевой выучке, сколько, извините, в духе солдат – возразил Романовский, нисколько не заботясь о том, чтобы не показаться бестактным по отношению к главнокомандующему. – А подготовка у большинства румынских пехотинцев плохая, прежде всего потому, что плохо налажена дисциплина и крайне слаб унтер-офицерский корпус армии.

Любой другой на месте Антонеску мог бы вспылить, но он успел привыкнуть к манере общения барона и помнил: все, что командор хотел и мог сказать, он произносил с такой мрачной суровостью, словно, находясь на палубе судна, отправлял на рею матросов, приговоренных к повешению.

– Что касается морских пехотинцев… – неожиданно мягко ушел главнокомандующий от назревавшей полемики. – Раньше мне почему-то казалось, что вне корабля моряки – вообще не вояки.

– Как кавалеристы – вне своих седел, – сказал командор, явно намекая на то, что по своему военному образованию, как и по армейскому опыту, маршал был кавалеристом. – Кстати, по мнению русских пехотных офицеров, которые попали к нам в плен, поначалу моряки действительно проявляли полное неумение воевать на суше, не желая ни передвигаться ползком, ни возводить укрытия или хотя бы просто окапываться на новых рубежах. К тому же они отказывались менять свою черную форму, которая слишком уж демаскировала их посреди выжженной степи, на общевойсковую. Все это они компенсировали яростью, лихачеством…

– И храбростью, – ненавязчиво уточнил маршал, закуривая очередную сигару из своих «колониальных запасов».