Читать книгу "Молодой Сталин - Саймон Себаг-Монтефиоре"

25 сентября большевики встали во главе Исполнительного комитета Совета. Через тринадцать лет – спустя годы тюрьмы, ссылки и эмиграции – Троцкий вновь стал его председателем и сразу начал подчинять армию. “Межрайонная организация” Троцкого только недавно вошла в состав партии большевиков. Но зато Троцкий, пока Ленин отсиживался в укрытии, каждый вечер выступал в переполненном цирке “Модерн”.

Ленин забрасывал Каменева и большевиков бесконечными статьями и секретными письмами. Он писал, что время поджимает, Керенский собирается снова ужесточить режим, в Петрограде вот-вот начнется Второй съезд Советов. Поэтому большевики должны захватить власть первыми, иначе придется делиться ею с партнерами по коалиции, а это будет значить, что “большевики опозорили себя навеки и сошли на нет как партия”.

Ленин тайно возвратился из Финляндии и жил в комфортабельной квартире Маргариты Фофановой в Выборге. Он продолжал исходить желчью, призывая к радикализации. “Успех русской и всемирной революции зависит от двух-трех дней борьбы”, – писал он, опасаясь, что возобладает позиция Каменева, и предлагал мобилизовать “такие отряды, которые способны погибнуть, но не дать врагу двинуться”. ЦК этих идей не принял, и Ленин подал прошение об отставке. Письма Ленина были написаны с невероятной силой, вспоминал Бухарин, и грозили всеми возможными карами. Ленин в своей великолепной ярости доходил почти до помешательства. Сталин, редактировавший партийную газету “Рабочий путь”, вырезал самые злобные ленинские проклятия и напечатал ранний, более мягкий текст.

Иногда гневный пророк вырывался из заточения. “Уже перед самым Октябрьским переворотом как-то днем в квартиру позвонили, – вспоминает Анна Аллилуева. – На пороге стоял невысокий человек в черном пальто и финской шапке”.

– Сталин дома? – вежливо осведомился гость.

– Боже мой! Да вы, Владимир Ильич, настоящий финн! – воскликнула Анна. “После короткой беседы он вместе со Сталиным ушел из дома”.

Всего через несколько дней эти невысокие, неряшливо одетые люди, которых никто не узнавал на петроградских улицах, стали хозяевами Российской империи. Они сформировали первое в мире марксистское правительство, до конца своих дней оставались на вершине власти, без тени сожаления принесли миллионы жизней на алтарь утопической идеологии – и один за другим правили империей тридцать шесть лет7.

Глава 41

Зима 1917-го: обратный отсчет

В октябре 1917-го казалось, что в Петрограде все спокойно. Но за внешним спокойствием скрывалась настоящая вакханалия: город веселился в последний раз. “Игорные клубы лихорадочно работали от зари до зари, – сообщал Джон Рид, – шампанское текло рекой, ставки доходили до двухсот тысяч рублей. По ночам в центре города бродили по улицам и заполняли кофейни публичные женщины в бриллиантах и драгоценных мехах…” “Грабежи дошли до того, что в боковых улочках было опасно показываться”. Илья Эренбург, впоследствии один из писателей, бывших в фаворе у Сталина, заметил, что Россия жила как на железнодорожном перроне, ожидая свистка кондуктора. Аристократы продавали на улицах бесценные сокровища, начались перебои с питанием, удлинились очереди. Богачи все еще обедали у Донона и Констана (два шикарнейших ресторана), а мещане сражались за билеты на Шаляпина. “Таинственные личности шныряли вокруг хлебных и молочных хвостов и нашептывали… женщинам, дрожавшим под холодным дождем, что евреи припрятывают продовольствие… <…> Монархические заговоры, германские шпионы… планы… контрабандистов… – писал Рид. – Под холодным, пронизывающим дождем, под серым тяжелым небом огромный взволнованный город несся все быстрее и быстрее навстречу… чему?…” На вопрос Рида отвечал Троцкий. На рев толпы в цирке “Модерн” он отвечал: “Время слов прошло. Пробил час смертного боя между революцией и контрреволюцией”. В величественном и пустом Зимнем дворце выжидал Керенский, теряя последние крупицы власти в дурмане морфия и кокаина.

Темным, промозглым вечером 10 октября, в десять часов, Ленин наконец смог уговорить Центральный комитет. Одиннадцать большевистских руководителей по одному вышли из Смольного и направились на Петроградскую сторону, в дом 32 по набережной Карповки. На первом этаже была квартира Галины Флаксерман, большевички, жены меньшевика-мемуариста Суханова. “О, новые шутки веселой музы истории! – усмехался тот. – Это верховное и решительное заседание состоялось у меня на квартире… Но… без моего ведома”.

Некоторые из одиннадцати явились в маскировке. Чисто выбритый Ленин, похожий, как показалось Коллонтай, на лютеранского пастора, надел плохо сидевший на нем кудрявый парик, который поминутно съезжал у него с лысины. Окно в жарко натопленной комнате было закрыто одеялом. Ленин обратился с речью к Сталину, Троцкому, Свердлову, Зиновьеву, Каменеву и Дзержинскому. Галина Флаксерман поставила на стол колбасу, сыр, черный хлеб, разожгла в коридоре самовар, но к еде никто не притрагивался.

“Политически дело совершенно созрело для перехода власти”, – объявил Ленин. Даже сейчас большевики ему возражали. Протокола никто не вел, но известно, что Сталин и Троцкий поддержали Ленина с самого начала. Каменев и Зиновьев (последний для маскировки отпустил бороду и остриг волосы) все еще упорствовали. Спор вышел “продолжительным и бурным”, но, как писал Троцкий, никто не мог ничего противопоставить ленинским мысли, воли, уверенности, смелости. Постепенно Ленин смог убедить “колебавшихся и сомневавшихся”, которые теперь ощутили прилив сил и решимости. Под утро раздался громкий стук в дверь. Неужели полиция Керенского? Нет, это был брат Галины Флаксерман, Юрий. Он пришел помочь по хозяйству: подать сосиски, управиться с самоваром. Центральный комитет принял расплывчатую резолюцию о восстании. “Никакого практического плана восстания, даже примерного, в ту ночь не придумали”, – вспоминает Троцкий. Девять человек поддержали Ленина, двое – Зиновьев и Каменев – возражали: они были “глубоко убеждены, что объявить вооруженное восстание сейчас значило играть с судьбой – не только нашей партии, но и русской и мировой революции”.

Голодные, разогретые пуншем, победители набросились на сосиски и принялись дразнить Зиновьева и Каменева1.

Спустя пять дней, 16 октября, на другом секретном собрании на севере города, в Лесновско-Удельнинской районной думе, Ленин при поддержке Сталина и Свердлова (Троцкий не присутствовал) вновь отчитывал сомневавшихся.

– История не простит нам, если мы не возьмем власти теперь! – воскликнул он и поправил злополучный парик.

– Мы не имеем права рисковать, ставить на карту все! – ответил Зиновьев.

Сталин занял сторону Ленина: “День восстания должен быть выбран целесообразно”. У Центрального комитета “больше веры дожно быть”, произнес бывший семинарист, смотревший на марксизм как на что-то вроде религии. “Тут две линии: одна линия держит курс на победу революции… вторая – не верит в революцию и рассчитывает быть только оппозицией”. “То, что предлагают Каменев и Зиновьев… приводит к возможности для контрреволюции… сорганизоваться, – предупреждал Сталин. – Мы без конца будем отступать и проиграем революцию”.

Ленин победил: десять голосов против двух. Центральный комитет выбрал Сталина, Свердлова, Дзержинского и еще двоих в Военно-революционный центр, который должен был войти в Военно-революционный комитет Троцкого при Совете. Какой орган займется захватом власти, так и не решили. Ленин в парике снова ушел в подполье: Керенский почувстовал опасность и поднял ставки. Петрограду угрожали подступавшие немцы. Керенский вызвал с фронта лояльные полки. Нельзя было терять времени.