Читать книгу "Гонки на выживание - Хилари Норман"

– Можешь мне кое-что обещать?

– Смотря что.

– Слушайся их во всем. Я хочу, чтобы ты ко мне вернулась.

– Я вернусь к тебе. – Она закрыла глаза.

– Тебе больно? – забеспокоился Даниэль.

– Уже нет. Сначала мне показалось, что меня переехал автобус, но они так накачали меня снотворными, что я теперь поминутно засыпаю.

– Вот и хорошо, – тихо сказал он, наклонился и поцеловал ее. – Отдыхай. Я зайду к тебе позже.

– Забудь сюда дорогу, Дэн, – прошептала Фанни. – Я собираюсь в самом скором времени вернуться на работу.

– Ну конечно.

Ее глаза открылись.

– И нечего мне поддакивать! Можно подумать, будто я твоя старая тетушка!

Она пробыла в больнице две недели и еще четыре – в своей квартире на Парк-авеню. Даниэль хотел перевезти ее в «Розовую шляпу» на период выздоровления, но она отказалась. Ни один из них годами не упоминал о Натали; вскоре после смерти Барбары Фанни покинула свои апартаменты у «Пьера», стремясь оставить воспоминания позади. Даже Джо Бернарди умер от рака восемь месяцев назад. Прошлое умерло и исчезло, но чувство вины, преследовавшее Фанни, не давало ей принимать доброту Даниэля, в чем бы она ни выражалась.

Она вернулась в «Харпер и Стоун» в середине мая, на целый месяц раньше, чем рекомендовали врачи. Ей всего шестьдесят девять лет, заявила Фанни Даниэлю, испепеляя его яростным взглядом, когда он попытался робко возразить, и она больше ни секунды не потерпит, чтобы с ней обращались как со старухой.

– Если хочешь меня убить, – сказала она, – ты действуешь в правильном направлении.

Он сдался.

– Я только прошу тебя быть благоразумной. Не бросайся в работу с места в карьер.

Ему бы следовало знать, что Фанни Харпер органически не способна на благоразумие и умеренность. Через неделю после возвращения на работу у нее случился второй, гораздо более обширный инфаркт прямо в конторе. Даниэль сидел рядом с ней в машине «Скорой помощи» и держал ее за руку на протяжении всего пути в больницу «Гора Синай», но она так и не пришла в сознание. По прибытии врачи констатировали смерть.

На похоронах, когда гроб опустили в могилу, Даниэль отвернулся, не в силах смотреть, как Фанни уходит в землю, и удивленно замер. Примерно в двадцати ярдах от собравшихся проводить Фанни в последний путь остановился черный лимузин с тонированными стеклами. Двое мужчин в шоферской униформе вылезли с переднего сиденья. Один из них открыл багажник, извлек оттуда складное инвалидное кресло, разложил его и подкатил к задней дверце. Второй открыл дверцу, согнулся в три погибели и вытащил на руках женщину. Медленно и осторожно он усадил ее в кресло, аккуратно уложил ее руки на коленях и отошел в сторону.

Даниэль не мог оторвать от нее взгляда.

Она была похожа на паучка – высохшая, хрупкая, вся в черном. Кружевная вуаль почти полностью скрывала ее лицо, руки выше локтя были затянуты в длинные замшевые перчатки, ноги в толстых, лишенных элегантности черных чулках и туфлях без каблуков покоились на подножке инвалидного кресла.

Он узнал ее мгновенно.

Андреас тихонько толкнул его локтем в бок, и Даниэль вновь повернулся к раскрытой могиле, наклонился и поднял горсть влажной, сладко пахнущей земли. Он медленно выпрямился, разжал кулак, и комья с глухим стуком упали на сверкающую крышку гроба Фанни. Потом он медленным, решительным шагом направился к Натали Брессон Шихлер и остановился в нескольких шагах от ее кресла.

Немногие смогли бы узнать ее сейчас. Нижняя часть лица, едва видневшаяся из-под вуали, казалась серой и сморщенной. Она сидела, прямая и неподвижная, как восковая кукла, прислоненная к мягкой спинке кресла.

Даниэль почувствовал руку Андреаса у себя на плече и стряхнул ее.

– Я в порядке, – сказал он.

Он смотрел на живой труп, и что-то похожее на жалость всколыхнулось в его душе. Он различал ее глаза сквозь вуаль. Они потеряли свою лисью остроту, в них больше не было злобы. Веки у нее обвисли и закрывались сами собой, она даже не могла поднять на него взгляд. Она смотрела мимо него, мимо Андреаса, на могилу Фанни. Две крупных слезы медленно покатились по ее впалым щекам и упали на парализованные руки.

ЧАСТЬ VI

50

Глядя на себя в зеркало на двери своей спальни, Бобби жалела, что у нее нет никаких особых талантов. По крайней мере, таких талантов, каких от нее ждали учителя и ее мать.

Мадам Морье, учительница рисования в ее школе в Трувиле, была горько разочарована, обнаружив, что у нее нет способностей к изобразительному искусству. Поначалу учительница из провинциальной школы, которой доверили воспитание дочери прославленной художницы, чувствовала себя взволнованной и польщенной. Она предавалась мечтам о том, как она разовьет скрытые таланты юной Роберты, когда та пойдет в местную школу. Увы, ее мечтам не суждено было сбыться. Чуть ли не каждый день Роберта Алессандро приходила в школу с ободранными и исцарапанными от лазания по деревьям и игр на спортплощадке руками! Ее длинным и сильным пальцами не хватало чуткости, грифель ломался в них и безбожно пачкал не только лист бумаги, но и ее лицо и руки.

Бобби, бесспорно, была неглупа, поэтому, когда мадам Морье рассталась с надеждой, другие преподавательницы вступили в бой, стараясь выявить, чем дочь такой матери несомненно одарена от природы. В конце концов, рассуждала мадемуазель Дели, школьная директриса, Али Алессандро была не только знаменитой художницей, но и преуспевающей деловой женщиной, сумевшей заработать миллионы. Никто из учителей ни разу всерьез не задумался об отце Бобби. Автогонщик, одержимый безумной манией скорости и опасности, вряд ли мог что-то предложить своей дочери.

К 1982 году мадемуазель Дели и ее коллеги отказались от всех своих попыток. Бобби была «твердой четверочницей», она никогда не опозорила бы школу, но и прославить ее не смогла бы. Хорошо еще, вздыхали они в учительской над традиционной чашкой кофе с молоком во время большой перемены, что она перестала лазать по деревьям, как обезьянка, и наконец поняла, что с мальчиками можно не только драться.

Бобби снова взглянула на себя в зеркало. Может, ей и не хватало интеллекта или творческих талантов, но местных мальчишек это, похоже, ничуть не смущало. Их вполне устраивали простой здравый смысл и сообразительность, а кроме того, – Бобби улыбнулась, пробуя закрутить свои густые, блестящие волосы в замысловатую прическу и прикидывая, не пора ли ей, несмотря на прекрасный естественный цвет лица, начать пользоваться тональным кремом, – они находили ее привлекательной. Особенно, – она слегка покраснела, вспомнив о нем и заметив, как ее переменчивые глаза начинают светиться зеленым светом, – Люсьен Жоффрей, сын владельца конной фермы в окрестностях Довиля. Последние семь недель он уделял ей все свое внимание.