Читать книгу "Мадам - Антоний Либера"

Сыграть такой этюд — изменив голос и использовав актерские возможности — не составило бы для меня особого труда. Я десятки раз проделывал подобные шутки по телефону и в этой области добился неплохих результатов: мне удавалось разыгрывать даже близких знакомых. То есть я не боялся, что не справлюсь с ролью: что вдохновение меня оставит или дикция подведет. Впрочем, если бы даже эта мистификация у меня не получилась и моя собеседница мне не поверила, — маловероятно, чтобы она заподозрила меня. Она ведь понятия не имела, как много я о ней знаю, и не слышала раньше мой голос по телефону. Ее подозрения — раньше или позже — обратились бы в другую сторону. И вообще не на кого-нибудь конкретно, а на… власти. На Службу безопасности. Шутки в таком духе очень на них похожи. А если это так, то я… выступлю в роли гэбиста. Невольно стану воплощением легавого, ее преследователя и соглядатая. Такова цена этого эксперимента.

Именно это и удержало меня от рокового шага. Осознавать, что я вмешиваюсь в ее жизнь как орудие или вестник темных сил этого мира, таких, как «мистер Джонс», «Рикардо», «страшный Педро-громила» — хотя и не всерьез, хотя и с гарантией, что дело никогда не выйдет наружу, — нет, такого я не мог себе позволить. Ее жизнь олицетворяла для меня миф — это «когда-то» и «где-то», эпоху и мир героев, о которых я мечтал и которые мне снились, которым я стремился подражать, с которыми хотел сблизиться, но, увы, не мог встретиться. Она была и «когда-то», и «там»; продолжением Прошлого и приближением Далекого; пространство-временем Легенды. Была материей, из которой мог возникнуть Роман. Получить в этом романе роль подлеца и мерзавца стало бы окончательной катастрофой.

Я поехал домой. К счастью, дома никого не было. Я лег на кровать и попытался заснуть. Безуспешно. В голове ведьмы слетелись на шабаш. Не выдержав напряжения, я отправился в кабинет отца, чтобы найти там снотворное (он принимал фанодорм). Не нашел. Зато наткнулся на початую бутылку датского коньяка. Невзирая на последствия (самого разного свойства), я выпил ее содержимое за каких-нибудь полчаса. Скоро я почувствовал себя намного лучше. Мне все казалось смешным — моя ситуация, мои печали, весь мой «роман» с Мадам. Но тут меня начало тошнить, и я с помощью канализации вернул напиток в природу. Только тогда заснул. Мертвым сном без сновидений.

Следующий день, воскресенье, облегчения не принес. Ничего не случилось, что вдохнуло бы в меня хоть тень надежды.

Глава шестая

УРОК ТРУДА

Судьба улыбнулась мне только в понедельник, хотя ни одно небесное созвездие этого не предвещало. Наоборот, продолжалась черная полоса: день начался неудачно. (Возможно, на дне чаши еще оставалась капля яда, которую мне предстояло выпить, чтобы умилостивить судьбу.)

Едва я переступил порог школы, как до меня донесли громкие отголоски моей стычки со Змеей. Они сулили мне самое худшее. Информация об инциденте сводилась к одному: преподавательница биологии после моего самовольного, демонстративного ухода из класса пришла в форменное бешенство («она просто взбесилась», как коротко определили ситуацию мои товарищи), рвала и метала, грозилась, что меня-в-этой-школе-больше-не-будет и, в любом случае, аттестата в-этом-году-я-не-получу. На педагогическом совете она ребром поставит вопрос о моей выходке! — Она действительно наделала шума, потому что прибежал наш классный руководитель — историк, которого звали Кадлубеком[212](не столько за некоторое отношение к известному летописцу, сколько за внешний вид: он был маленький и коренастый), — и приказал немедленно меня отыскать, когда же меня не нашли, начал расследование с целью установить ход событий Некоторые считали, что он старался меня выгородить, пытался найти хоть что-нибудь, что могло бы объяснить мой поступок или, по крайней мере, смягчить грозящее мне наказание. Все знали, что он недолюбливает Змею и не раз с ней ссорился, а ко мне относится довольно хорошо, во всяком случае, высоко оценивает мои знания. Однако другие утверждали, что он только вид делает, а так ему абсолютно все равно, он просто не хочет подливать масла в огонь.

Как бы там ни было, но не подлежало сомнению, что над моей головой сгущаются грозовые тучи и вот-вот грянет гром. Класс уважал меня как молодца и ухаря, которому не повезло и он попался и теперь ждет, как осужденный на казнь, исполнения приговора. Ко мне относились с сочувствием и состраданием, выражали солидарность. Угощали самодельной жевательной резинкой и особенно сигаретами.

— Не мучайся, закуривай, — утешал меня Прометей. — Не бойся, ничего они тебе не сделают! А если даже, что с того? Ну, перезимуешь. Ничего страшного! Целый год спокойной жизни.

Несмотря на сенсационный характер всей этой истории и зловещие прогнозы, гром почему-то не спешил грянуть. Меня никуда не вызывали, не отсылали домой за родителями, и никто меня официально ни о чем не уведомлял. Обычные, сонные уроки тянулись по расписанию, которое в конце этого дня предусматривало урок труда.

Этот предмет — если ограничиться общими выражениями — восторга у меня не вызывал. Мне не нравились слесарные и другие технические работы, да и особыми способностями в этом деле я не отличался; на уроках труда я смертельно скучал, а «поделки», которые выходили из моих рук, представляли жалкое зрелище. Кроме того, я терпеть не мог так называемую «мастерскую», где проходили занятия. Она находилась в подвале, рядом со школьной котельной, там было душно и темно, пахло машинным маслом и клеем. Оказавшись в этом подземелье, я впадал в депрессию, а ядовитые испарения и страшный шум вызывали резкую и длительную головную боль. К счастью, учитель, который вел здесь занятия, прозванный Рабочим и пользовавшийся нашей симпатией, чрезмерных амбиций по поводу своего предмета не питал (как, скажем, Змея или Евнух) и терпимо относился к ученикам, равнодушным к ремесленным занятиям или просто бездарным, так называемым «косоруким», и требовал лишь присутствовать на его уроке.

На этот раз, как назло, — из-за того задания, которое ему поручили, — все происходило несколько иначе. На него возложили задачу подготовить «стодневку» — традиционный вечер за сто дней до выпускных экзаменов, срок которого приближался, — а это требовало изготовления определенного оборудования для физкультурного зала, где будет проходить эта самая «стодневка», — в частности, декораций для запланированного представления. Он, понятное дело, стремился показать себя с лучшей стороны, поэтому закрутил гайки, усилил дисциплину и заставил нас работать.

Мне выпало пилить сучья для декоративного костра. У меня ничего не получалось, и Рабочий поминутно подходил ко мне и ругался.

— Как же так, парень! — недовольно крутил он головой. — Даже пилить не умеешь! На что ты годишься! Вот увидишь, ни одна бабенка с тобой знаться не захочет! — Он брал у меня пилу, ставил ее на сук под нужным углом и несколькими ловкими, размеренными движениями легко его перепиливал. — Смотри, — говорил он мне, — и учись! Вот так… так это делается! Плавно и легонько. Никакой силы не требуется, пила сама все сделает.