Читать книгу "Последнее искушение Христа - Никос Казандзакис"

— Но ведь Учитель совсем не такой смертный, как мы, совсем не такой! — в отчаянии воскликнула Магдалина. Нет! Нет! — все повторяла она, заклиная свой собственный страх.

— Откуда ты это знаешь? — спросил старик, и сердце его затрепетало, потому как он доверял предчувствиям дочери.

— Я знаю это, — ответила Магдалина. — Не спрашивай откуда. Я уверена в этом. Не бойся, отец: разве кто осмелится тронуть его теперь, после того, как он воскресил Лазаря?

— Теперь, после того, как он воскресил Лазаря; они рассвирепели еще больше. Раньше, слушая его возглашения, они только плечами пожимали. Но теперь, когда разнеслась весть о чуде, народ набрался отваги и кричит: «Он — Мессия! Он воскрешает мертвых, у него власть от Бога, пошли за ним!» Сегодня мужчины и женщины устремились за ним с пальмовыми ветвями в руках, калеки побросали свои костыли и принялись угрожать, бедняки подняли головы… Фарисеи-книжники видят все это и серчают. «Если мы будем позволять ему действовать так же, то скоро нам придет конец», — говорят они, то и дело ходят от Анны к Каиафе, от Каиафы к Пилату и роют ему яму… Магдалина, дитя мое; припади к его коленям, не отпускай его больше в Иерусалим, возвратимся в Галилею!

В памяти раввина возникла мрачная, побитая оспой образина.

— Магдалина, — сказал он, — когда я шел сюда, то видел, что Варавва околачивается там, а лицо его было мрачно, как у демона смерти. Услышав мои шаги, он спрятался в кустах. Это не к добру!

Немощное тело старика дрожало, он совсем выбился из сил. Дочь взяла его под руку, помогла войти в дом, принесла скамью. Старик сел, а Магдалина опустилась рядом с ним на колени.

— Где он теперь? Где ты оставил его, отец? — спросила Магдалина.

— В Храме. Он кричит, глаза его мечут огонь — того и гляди, сожжет священный чертог! А что за слова, что за богохульство, Боже мой! «Я, — говорит, — упраздню Закон Моисеев и принесу Новый Закон. Не нужно мне искать Бога на вершине Синая, я найду Его в сердце моем!»

Старик понизил голос и сказал с содроганием:

— Иногда, дитя мое, иногда я боюсь, как бы он не повредился рассудком. Что если Люцифер…

— Замолчи! — воскликнула Магдалина, зажав ему рот ладонями.

Пока они беседовали, на пороге один за другим стали появляться ученики. Магдалина вскочила, думая, что вместе с ними может быть и Иисус.

— А Учитель? — воскликнула она душераздирающим голосом. — Где Учитель?

— Не бойся, — мрачно ответил Петр. — Не бойся. Сейчас он придет.

Сидевшая у ног брата Мария тоже вскочила и встревоженная подошла к ученикам. Их лица были угрюмы и обеспокоены, глаза тусклы. Мария прислонилась к стене.

— А где Учитель? — едва дыша, тихо спросила она.

— Сейчас придет, Мария, сейчас придет… — ответил Иоанн. — Разве мы бы оставили его, если бы с ним что случилось?

Ученики угрюмо разбрелись по двору, стараясь держаться подальше друг от друга.

Матфей вытащил из-за пазухи рукопись и приготовился писать.

— Говори ты, Матфей, — сказал почтенный раввин. — Говори, да будет с тобой мое благословение!

— Старче, — ответил Матфей, — когда мы все вместе возвращались из Иерусалима, в городских воротах нас догнал центурион Руф.

— Стойте! — крикнул он. — У меня приказ!

Мы побледнели от страха, но Учитель спокойно протянул римлянину руку.

— Привет тебе, друг, — сказал он. — Я нужен тебе?

— Нет, не мне, — ответил Руф. — Ты нужен Пилату. Прошу тебя следовать за мной.

— Я иду, — спокойно ответил Иисус и повернулся лицом к городу.

Мы все бросились к нему, восклицая:

— Куда ты, Учитель? Мы не отпустим тебя!

Но тут вмешался центурион.

— Не бойтесь, все будет хорошо, — сказал он. — Даю вам слово! …

— Уходите! — велел нам Учитель. — Не бойтесь: время еще не пришло.

Однако Иуда заупрямился.

— Я пойду вместе с тобой, Учитель, — сказал он. — Я не брошу тебя.

— Пошли, — ответил Учитель. — Я тоже не брошу тебя.

И они отправились в Иерусалим: двое впереди, а позади Иуда, словно пастуший пес.

Пока Матфей рассказывал, ученики мало-помалу собирались вокруг него.

— Вид у вас решительный, — сказал раввин. — Вы что-то скрываете.

— У нас другие заботы, старче, — отозвался Петр.

— Другие. И снова замолчал. И, действительно, мрачные демоны овладели ими сейчас, по пути сюда. Мертвецы уже начали оживать, близился День Господень, Учитель должен был взойти на престол — стало быть пришло время делить почести. При этом дележе ученики и поссорились друг с другом.

— Я буду сидеть справа от него, — сказал один из них.

Он меня больше любит.

— Нет, меня! Меня! Меня! — всполошились тут все остальные и подняли крик.

— Я первым увидел Учителя! — сказал Андрей.

— Мне он чаще, чем другим, является во сне, — возразил Петр.

— Меня он называет «любезным» — сказал Иоанн.

— И меня! И меня! И меня! — снова раздались крики. Кровь закипела в жилах у Петра.

— Катитесь вы все подальше! — крикнул он. — Не мне ли сказал он третьего дня: «Петр, ты — камень, на котором воздвигну я Новый Иерусалим!»?

— Он не сказал «Новый Иерусалим»! У меня все его слова записаны! — сказал Матфей, ударив по спрятанному за пазухой свитку.

— А что же он сказал мне, писака?! Я это собственными ушами слышал! — гневно возразил Петр.

— Он сказал: «Ты — Петр, и на камне том воздвигну я Церковь мою». «Церковь мою», а не «Иерусалим». Разница большая.

— А что еще он поручит мне? — крикнул Петр. — Чего ты замолчал? Что — продолжать невыгодно?! О ключах… Давай-ка, говори!

Матфей нехотя вытащил свиток, развернул его и прочел.

— «И вручу я тебе ключи, от Царства Небесного…»

— Дальше! Дальше! — торжествуя, кричал Петр.

Матфей проглотил слюну и снова склонился над свитком:

— «И то, что свяжешь ты на земле, — будет связано на небе, а что развяжешь ты на земле, будет развязано на небе…» Вот, пожалуйста, — это все!

— А разве этого мало? — спросил Петр, свысока глядя на учеников, важно приосанился, словно петух. — Разве этого мало? Я — вы все это слышали! — храню ключи. Я открываю и закрываю двери в Рай: захочу — позволю вам войти, захочу — не позволю!

Ученики рассердились, и, без всякого сомнения, пошла бы между ними потасовка, если бы тем временем не подошли они к Вифании. Им стало стыдно крестьян, и потому они постарались укротить свой гнев. Но лица были их все еще мрачны.