Читать книгу "Жажда смерти - Кирилл Шелестов"

— Скажи, что мы в принципе не против, — с важностью отозвался Лисецкий. — Но надо мне самому увидеться с руководителями. Ну и поторгуйся там. Может, цену собьешь немного.

— На десять процентов — реально их опустить, — подтвердил Киршбаум.

Баранов бросил на него мрачный взгляд. Он был уверен, что половину от названной суммы Киршбаум зарядил от себя.

— Что у нас с поездкой? — повернулся Лисецкий к Баранову.

Тот не спеша подвинулся и открыл заранее приготовленную папку с бумагами.

— Значит, вылетаем пятнадцатого ноября. Возвращаемся двадцать шестого. Итого получается одиннадцать суток. — Баранов докладывал по-военному четко. — Будем в девяти областях. В среднем выходит по одному дню на область. Захватываем Сибирь, Красноярский край, Якутию и Север. Вот список членов делегации. Двадцать семь человек.

— Оставь, я потом посмотрю, — заметил Лисецкий, откладывая список в сторону.

— А мы в самолете разместимся? — вдруг певуче спросила Машенька.

Она была единственной представительницей женского пола в этой комнате, училась на пятом курсе факультета психологии МГУ. Лисецкому ее рекомендовал Киршбаум в качестве имиджмейкера. И губернатор принял ее на символический оклад, больше из-за красивой внешности. Машенька помогала Лисецкому укладывать волосы перед телевизионными передачами и подсовывала какие-то брошюры с советами о том, как одеваться для телевидения. Он все собирался закрутить с ней роман, но как-то не выдавалось свободной минуты. К тому же Машенька была, на его вкус, толстовата.

— Да там в три раза больше народу разместится, — снисходительно ответил Баранов. — Мы же с нашего Уральского авиационного завода самолет берем. Они для президента Калмыкии «Ил-86» по спецзаказу переделывали. Здоровая машина. Еще не отдали. Мы на нем первыми полетим.

Лисецкий вспомнил, что в самолете, о котором говорил Баранов, есть персональная спальня с душем, опять посмотрел на Машеньку и подумал, что жену в эту поездку можно будет и не брать. Обойдется.

— Администрации областей договоренности подтвердили, — говорил между тем Баранов. — Встретят нас. Разместят. Залы для ваших выступлений они нам выделят. С местными телеканалами мы уже созвонились. Все покажут. Расчет на месте. Наличными.

— А народу-то много придет? — с некоторым беспокойством спросил Лисецкий. — Я имею в виду, на мои выступления.

— Наши люди на местах обещают человек по пятьсот нагнать, — ответил Баранов. — Если бы местные администрации помогли, можно было бы и больше собрать. Но они, честно говоря, не больно рвутся.

— Понятное дело! — саркастически хмыкнул Лисецкий. — У нас каждый губернатор себя президентом России видит. Поэтому и поддерживать меня не спешат. Из зависти. С главами их парламентов и то легче договориться. Те простые ребята, без закидонов. Их наш Щетинский обрабатывает. Водку в Совет Федерации ящиками возит. Губернаторы к тому же еще Бориса Николаевича боятся, — прибавил он пренебрежительно. — Так что придется маскировать цель поездки, ничего впрямую не говорить. Я буду выступать как член Совета Федерации, от бюджетного комитета.

— Это плохо, — вмешался в разговор Дружинин. Дружинин и Киршбаум не переносили друг друга на дух. Дружинин был бородат, молчалив, категоричен, имел две кандидатские степени: по философии и истории, стриг Длинные волосы «под горшок» и не выпускал изо рта трубки, даже когда не курил. Непонятно, как он вообще оказался в штабе либерала Лисецкого. Он был знаменитостью в узких кругах русских патриотов. Писал статьи в малотиражные газеты соответствующего направления и издал пару книжек про будущее величие России в геополитике.

Поскольку величия России в ближайшей геополитической перспективе не просматривалось, Дружинин выпивал.

Начав работать на Лисецкого, Дружинин пристроил в штаб и своего собутыльника по фамилии Топорков, которого он выдавал за журналиста и который на самом деле подвизался в нескольких изданиях в качестве корректора. Впрочем, отовсюду был неизменно увольняем за пьянство и скандалы.

— Это очень плохо, — убежденно повторил Дружинин.

— Что плохо? — сразу нахохлился Лисецкий.

— Что маскироваться придется, — отрезал Дружинин. — Ельцин — это уже история. Политический труп. И выступать вам нужно как его оппоненту. Как человеку, который поведет за собою Россию. Объединит ее национальной идеей.

Лисецкий задумчиво насупился и поджал губы. Роль спасителя России ему, конечно, нравилась. Но национальные идеи его пугали. Да и открыто критиковать президента он не решался.

— Мысль, конечно, правильная, — медленно заговорил он. — Но преждевременная. Во-первых, избирательная кампания еще не началась. И я еще не зарегистрирован как кандидат в президенты. Но тут даже есть свои преимущества. Как член Совета Федерации я могу интересоваться нуждами регионов. А как действующий губернатор я буду рассказывать об успехах нашей области. Мы вон огромный аграрный проект начали. По голландскому образцу.

— Народ это не поймет! — прошепелявил неряшливый мужчина с испитым, ожесточенным лицом, какое бывает у людей, чье высокое мнение о себе не находит понимания у окружающих. Это и был Топорков. — Слишком сложно.

У Топоркова отсутствовали передние зубы, и когда он говорил, то проглатывал часть звуков и брызгал слюной. Он всегда садился подле Дружинина и во всех спорах держал его руку. Лисецкий оглядел Топоркова и брезгливо поморщился.

— Чего не поймет? — грозно уставился на Топоркова Баранов, которому не нравилось, что кто-то осмеливается спорить с Лисецким.

Топорков бросил взгляд на его тяжелые кулаки, лежавшие на столе.

— Голландию не поймет, — прошепелявил он, но уже без прежней непримиримости.

— А ты сам-то был в Голландии? — наседал Баранов.

— Не был, — признал Топорков, пытаясь сохранить достоинство. — Я в Болгарии был. Но Голландия русскому человеку не подходит.

— Это не Голландия тебе не подходит! — обрубил его Баранов. — Это ты ей не подходишь. Там работать надо, а не водку пить. Народ, тоже мне! Ты, что ль, народ? А чего ты здесь сидишь? Иди вон, в поле попаши, если ты народ.

Видя, что лицо Баранова потемнело, Топорков пришипнулся и предпочел промолчать. Лисецкий дождался, пока Топоркова осадят, после чего счел своим долгом за него вступиться.

— Ну, что ты на человека наседаешь? — добродушно заметил он Баранову. — Он же свое мнение высказывает. У нас тут дискуссия. Может же быть у него свое мнение?

— Пусть он свое мнение в вытрезвителях высказывает! — отрезал Баранов, все еще недружелюбно косясь на Топоркова.

— Про средства массовой информации рассказать? — напомнил Киршбаум.

Он радовался перепалке и своей деловитостью спешил закрепить победу над поверженным русским крылом.

— График на следующий месяц мы подготовили. В плавном режиме, как вы и говорили: одно выступление раз в две недели по центральным каналам. И одна публикация в неделю в федеральных газетах. Ребята статьи уже написали, — он кивнул в сторону сидящих в конце стола журналистов.