Читать книгу "Проза отчаяния и надежды (сборник) - Джордж Оруэлл"

нее. Но все они благополучно обошли двор. А потом под громкий лай псов и пронзительное кукареканье черного петуха вышел сам Наполеон — величественный, прямой, как колонна. В окружении неистово прыгающих псов он надменно смотрел из стороны в сторону.

В раздвоенном копытце Наполеон держал кнут.

Наступила мертвая тишина. Пораженные, испуганные животные жались друг к другу и наблюдали за длинной вереницей свиней, шествующих по двору. Казалось, мир перевернулся. Но вот первоначальный шок прошел. И, несмотря на страх перед собаками, на привычку, сложившуюся за долгие годы, никогда не жаловаться, никогда не протестовать, что бы ни случилось, животные, кажется, собирались на этот раз возмутиться. Но как раз в этот момент, будто по чьему-то сигналу, оглушительно грянули овцы.

— Четыре ноги — хорошо, две ноги — лучше! Четыре ноги — хорошо, две ноги — лучше! Четыре ноги — хорошо, две ноги — лучше!

Они блеяли пять минут без перерыва. А когда успокоились, шанс заявить протест был упущен, поскольку свиньи удалились обратно в господский дом.

Бенджамин почувствовал, как чей-то нос ткнулся в его плечо. Он оглянулся. Это была Травка. Ее старые глаза слезились больше, чем обычно. Ни слова не говоря, она ласково потянула его за гриву и повела к торцовой стене большого амбара, на которой были написаны Семь Заповедей. Минуту-другую они молча смотрели на белевшие на просмоленной стене буквы.

— Зрение изменяет мне, — сказала наконец Травка. — Я и в молодости не всегда могла прочесть, что здесь написано. Но сдается мне, что стена нынче выглядит иначе. Скажи-ка, Бенджамин, Семь Заповедей те же, что и прежде?

На этот раз Бенджамин отступил от своих принципов и прочел Травке все, что было на стене. Впрочем, там теперь ничего не было, кроме одной-единственной заповеди. Она гласила:

Все животные равны,

но некоторые животные равнее других.

После этого никого уже не удивляло, что на следующий день все свиньи, надзиравшие за работой на ферме, ходили с кнутами в копытцах. Никто не поразился, что свиньи приобрели себе радиоприемник, устанавливают телефон и подписались на газеты и журналы «Джон Буль», «Тит-Битс» и «Дейли Миррор». Никто не удивился, увидев, как Наполеон прогуливается по саду с трубкой во рту. О нет, все это не было удивительно, даже и то, что свиньи достали из платяного шкафа одежду мистера Джонса и надели ее. Сам Наполеон выходил теперь в черном фраке, охотничьих бриджах и кожаных крагах, а его любимая свиноматка надевала платье из муарового шелка, которое миссис Джонс носила обычно по воскресеньям.

Еще через неделю, вечером, к господскому дому подкатили несколько двухколесных экипажей. Группу соседних фермеров пригласили осмотреть хозяйство. Их провели по усадьбе, и они не скрывали восхищения от увиденного. Особенно им понравилась ветряная мельница. Животные в это время пололи репу. Они усердно работали и старались не поднимать голову от земли — они уже не знали теперь, кого бояться больше — свиней или визитеров-людей.

В этот вечер из окон господского дома доносились взрывы смеха и громкое пение.

Этот смешанный хор голосов вызвал любопытство животных. Что там происходит, ведь животные и люди впервые встретились на равных? Не сговариваясь, животные потихоньку прокрались в господский сад.

У калитки было остановились, боясь идти дальше, но Травка, показывая пример, шагнула первой. На цыпочках они подошли к дому, и те, кому позволил рост, заглянули в окно столовой. Там за столом сидело полдюжины фермеров и столько же наиболее именитых свиней. Наполеон сидел на почетном месте во главе стола. Свиньи сидели на стульях совершенно непринужденно. Компания развлекалась игрой в карты, но на минуту прервалась, видимо для очередного тоста. Огромный кувшин ходил по кругу, и кружки наполняли пивом. Никто не заметил любопытных глаз животных, заглядывающих в окно.

Держа в руках полную кружку, встал мистер Пилкингтон с фермы Фоксвуд.

— Я хочу, — сказал он, — предложить тост и попросить всех собравшихся осушить кружки. Но сначала, — продолжил он, — я должен сказать несколько слов. Мне доставляет огромное удовольствие, — заявил он, — не сомневаюсь — и остальным тоже, что долгий период взаимного недоверия и непонимания закончился. Было время, — о нет, ни он, ни кто другой из присутствующих здесь не разделяли подобных настроений, — но было время, когда к уважаемым владельцам Скотного Двора их соседи-люди относились не то чтобы с враждебностью, но, пожалуй, с определенным опасением. К сожалению, случались порой инциденты, были распространены неверные представления. Полагали, что существование фермы, которой владеют и управляют свиньи, как-то ненормально и может оказать дестабилизирующее влияние на соседние хозяйства. Многие из нас, без должной проверки фактов, решили, что на такой ферме восторжествует дух вседозволенности и недисциплинированности. Фермеры опасались, что подобный дух может повлиять на животных и даже на работников их собственных хозяйств. Но теперь эти опасения рассеялись. Сегодня я и мои друзья побывали на Скотном Дворе, увидели все своими глазами, каждый дюйм фермы. И что же мы увидели? О нет, не только самые современные методы хозяйствования, но также дисциплину и порядок, которые могут служить примером для всех других фермеров. Думаю, не ошибусь, — подчеркнул он, — если скажу, что низшие животные Скотного Двора работают больше, а потребляют меньше еды, чем где бы то ни было в стране. По правде сказать, я и мои друзья увидели здесь много такого, что намерены немедленно завести на своих фермах.

Заканчивая свое выступление, — сказал он, — мне хотелось бы еще раз подчеркнуть: дружественные отношения, установившиеся между Скотным Двором и соседями, должны и далее развиваться и крепнуть. Между свиньями и людьми не было и не должно быть столкновений каких-либо интересов. У нас всегда одна и та же борьба, одни и те же трудности. И разве, к примеру, проблема рабочей силы не везде одинакова?

Тут стало ясно, что мистер Пилкингтон собирается потешить собравшуюся компанию какой-то заранее приготовленной остротой, но так развеселился, что несколько мгновений не мог выговорить ни слова. Задыхаясь от смеха, так что его многочисленные подбородки багровели один за другим, он все-таки выдал ее:

— Вам приходится вести борьбу с вашим рабочим скотом, а нам — с нашим рабочим классом!

Эта