Читать книгу "Император из стали: Император и Сталин. Император из стали - Сергей Александрович Васильев"

В этом портрете трудно было не узнать молодого государя – человека среднего роста (5 футов 7 дюймов, то есть 1 метр 68 сантиметров), всегда почитавшего своего отца и известного своими «робкими» манерами. Трудно было не вспомнить и упоминавшихся предков этой «провинциальной» семьи: дедушки Алексея Алексеевича – Никандра Памфиловича – «бравого майора в отставке с громовым голосом, со страшными усищами и глазами навыкате», любвеобильного хозяина еще крепостной Обмановки, и его сына – «красавца Алексея Никандровича», ставшего в период «эмансипации» одним из самых деятельных и либеральных мировых посредников. Читая «Что делать?» Чернышевского и говоря крепостным «вы», Алексей Никандрович «считался красным и даже чуть ли не корреспондентом в “Колоколе”». Этот «либерал», по сказке Амфитеатрова, «умер двоеженцем, – и не под судом только потому, что умер». Так были охарактеризованы, соответственно, Николай I и Александр II.

Ознакомив читателя с краткой историей семьи Обмановых, Амфитеатров описал смерть Алексея Алексеевича, которая «очень огорчила Нику». В его фельетоне в молодом хозяине Больших Головотяп боролись «бес и ангел»: наследнику было «жаль папеньку», но в то же время он радовался полученной свободе, тому, что мог открыто подписаться на «Русские ведомости», послав ко всем чертям «Гражданина», что мог подарить колье mademoiselle Жюли и прочее. Победа, в конце концов, должна была остаться, согласно фельетону, «за веселым бесенком», «слезный ангел должен будет ретироваться».

На том история не завершалась. Автор пообещал – «продолжение следует»[116].

– Газету закрыть, этого щелкопёра Амфитеатрова – арестовать, – с каменным выражением лица выдавила из себя задохнувшаяся от гнева вдовствующая императрица.

Ксения и Сандро с интересом посмотрели на императора, ожидая его реакцию на такое категорическое требование.

– Давайте сначала разберемся, – тихо и медленно произнес монарх, – о чём хотел сказать читателям господин Амфитеатров своим памфлетом? Какие черты, описанные им, по мнению автора, будут без сомнения поняты и привязаны к правящей династии?

– Да все! – громыхнул Николай Михайлович, чуть опоздавший и поэтому слушавший фельетон, стоя в дверях. – Вся история семьи за последние полсотни лет описана тщательно и достоверно.

– Бимбо! Или ты прекратишь глумиться над усопшими, или я добьюсь, чтобы тебя арестовали вместе с этим писакой! – фыркнула Мария Федоровна. – И он, и ты ведёте себя не по-христиански!

– Оставим пока мёртвых, поговорим о живых, тем более что фельетон своим остриём направлен именно на меня, – все так же спокойно произнёс император. – Давайте я ещё раз прочитаю одно место: «Это был маленький, миловидный, застенчивый молодой человек с робкими, красивыми движениями, с глазами, то ясно-доверчивыми, то грустно-обиженными, как у серны в зверинце…» – господин Амфитеатров описывает кого угодно, но только не руководителя государства, и именно это кажется ему и всем его читателям смешным, нелепым и опасным!

Семья дружно замолчала и задумалась. Возразить было нечего. Действительно, монарх с таким описанием выглядел совсем не убедительно.

– Руководитель государства, – продолжил император после паузы, – может быть кем угодно – кровожадным маньяком, безумцем, просто дураком. Примеров в истории, как русской, так и мировой, – тьма, начиная с Нерона и заканчивая Петром Первым, спорно прозванным Великим. Он не имеет лишь права быть слабым – и этому также есть примеры. Вспомним французского Людовика Шестнадцатого – и чем он кончил. Вначале слабость распознают ближние и начинают её использовать в своих интересах, разумеется, порождая колебания внутренней политики и огромные злоупотребления. Эти два фактора начинают расшатывать государственный аппарат и, в конце концов, приводят его к крушению.

– Никки, в фельетоне не даются рецепты лечения этого недуга, – подал голос Сандро.

– Это потому, что автор сам боится их озвучить, – недобро усмехнулся император. – На словах все хотят строгого руководителя, но только для соседа, а не для себя. Особенно это относится к дворянскому сословию… Кстати, характерно, что из всех вариантов наименования русской элиты в языке закрепилось именно слово «дворяне». В испанском и итальянском языке таких людей называли кавалерами (caballero, cavaliere), подчеркивая таким образом, что рыцари сражались верхом, а не в пешем строю. А для русской элиты ключевым моментом стала близость ко двору, а значит, к телу господина – князя или царя. И язык зафиксировал эту особенность российской жизни. Они первые стонут от любой строгости и одновременно презирают того, кто покупает их послаблениями.

– И где же выход? Как найти золотую середину? – жалобно спросила Ксения, беспомощно переводя взгляд с брата на мать.

– Выход в том, чтобы вообще не обращать внимания на слова, – улыбнулся император, – только на дела. Практика – критерий истины, всё остальное – суета сует. Что касается дворян… Они у нас по умолчанию должны считаться лучшими – более умелыми, более справедливыми, более ответственными, чем остальные. Вот и надо вернуть сословию его прежнее значение, вычистив оттуда бездельников-тунеядцев и набрав действительно лучших. Таких, чтобы каждый подтвердил – да, вот это действительно образец! В конце концов, породистая собака, скажем, гончая чистых кровей, ценится не за то, что её дедушка-бабушка были заслуженными псами, а за прекрасные охотничьи качества. Так и истинный русский дворянин – это не просто порода, не завсегдатай дворянских собраний и помещичьих балов, не содержатель псарни и зачинщик шумных, хмельных псовых охот, не модный денди, убегающий от скуки за границу. Нет, истинный русский дворянин – это, перво-наперво, воин-защитник, а когда надо – мудрый посредник меж высшей государственной властью и простыми людьми, отстаивающий их интересы и перед внешним врагом, и перед чиновниками. За это крестьяне его и содержали. Так в идеале задумывалось дворянское сословие.

Мария Федоровна похолодела. Только сейчас она, наконец, поняла, что задумал её сын, что означала отставка всей свиты и что предстоит в ближайшее время.

– Никки! Скажи, что это шутка и ты так не поступишь, – почти прошелестела вдовствующая императрица, – ты же должен знать, чем закончилась опричнина!

– К моему несчастью, матушка, я знаю не только это, – абсолютно серьезно, без какого-либо следа иронии произнес император, не опуская глаза под настойчивым требовательным взглядом императрицы.

– Никки! – буквально взвилась Мария Фёдоровна. – Жалея тебя из-за твоего болезненного состояния, я не стала в прошлый раз выговаривать из-за твоих абсолютно неуместных шуток по поводу королевы Виктории. Но сейчас я твердо хочу заявить…

– Князь Шервашидзе со срочным известием, – доложил мажордом, пропуская гофмейстера, вошедшего быстрым шагом в столовую и церемонно поклонившегося перед собравшимся.