Читать книгу "Секретный агент S-25, или Обреченная любовь - Валентин Лавров"

Команда уставилась на Соколова, всех интересовало, что сделает русский. Дейч придумал мудро: за бортом ледяная вода и сильное ветровое течение. Продержаться можно лишь считаные минуты. Это будет мучительная смерть.

Соколов оставался возмутительно бодрым и даже нахально усмехнулся:

— Очень жаль расставаться с таким героическим экипажем. Не всякий воин может похвастаться убийством детей.

Дейч гаркнул:

— Мы не желаем слушать ваши проповеди. Немедленно покиньте лодку! Или…

— Стремлюсь к морской глади! Плавать в ледяной воде — мое любимое занятие. — Соколов с энтузиазмом сдернул с ног ботинки, застегнул верхнюю пуговицу робы. Под взглядами германских подводников русский богатырь перекрестился и без раздумий прыгнул за борт, оказался в ледяной пучине. Он перевернулся на спину, помахал рукой, широко улыбнулся и счастливо крикнул:

— Я победил! Знайте, русскому офицеру слово чести дороже жизни…

Неспешно загребая руками, русский герой поплыл по направлению к миноносцу. Готфрид Дейч с легким злорадством произнес:

— Через пять минут его одежда обледенеет, он насквозь промерзнет и пойдет ко дну. Вода совершенно ледяная. Но будь вода теплой, как в тропиках, русский все равно не спасся бы: сегодня сильный ветер, его быстро относит прочь.

В судьбе русского гения пробил роковой час.

Несгибаемый граф

Ледяная купель

Когда Соколов оказался в воде, ему показалось, что он в котле с кипятком. Тело обожгли тысячи ледяных иголок, дыхание словно остановилось, сердце бешено стучало.

Но граф знал твердо: самое главное — не терять присутствия духа. Только ненарушаемое спокойствие дает надежду сохранить жизнь. Подумал: «Если и утону, то с улыбкой на устах!» И тут же невольно улыбнулся.

Он мерно взмахивал руками, ноги работали ритмично. Одежда набухла, но она все-таки в какой-то степени сохраняла тепло. Соколова вдруг пронзила предательская мысль: «Надо честно смотреть правде в глаза: спастись невозможно!» И тут же на себя рассердился: «Что такое — невозможно? Для меня все возможно! Я проплыву хоть сто верст… Я спасусь. Я обязан вернуться на мою страждущую родину… Я буду стирать в пыль всякую мерзость, захватившую власть в России, всех этих керенских, Милюковых, всю эту революционную рвань… Я нужен России!»

Он ожесточенно загребал руками. Волны то мягко его поднимали на гребень, то опускали глубоко вниз, так что замирало дыхание. Соколов проплыл еще саженей сто, оказался над тем местом, где несколько минут назад пошел ко дну «Цесаревич Алексей». На воде колыхались трупы, пятна масла, какие-то щепки, деревяшки и прочий мусор.

Соколов опустил голову в воду, вгляделся в сумрачную глубину. И вдруг впервые в жизни испытал настоящий ужас: ему показалось, что в толще воды он ясно видит громаду корабля, словно остановившего свое движение ко дну.

Сильная вода взметнула тело Соколова вверх, и гений сыска заметил саженях в десяти от себя колеблющийся на волнах пробковый спасательный круг. Соколов подумал: «Надо уцепиться за круг! Тогда никак не утону. Пусть обмороженный, едва живой, но попаду к своим. Они меня отходят, не дадут пропасть…»

Соколов сделал усилие, поплыл быстрей. Теперь не надо было беречь силы, теперь ничто не могло помешать спасению.

Он поднял голову, чтобы уцепиться за круг, но, к своему удивлению, увидел: круг почти не приблизился. «В чем же дело? — спрашивал себя Соколов. — Какое-то наваждение!..»

Он стал загребать руками еще чаще, рискуя израсходовать остаток сил. Но круг нисколько не приблизился. Стало ясно: виной всему — сильный ветер. Этот ветер сносил его с курса русского миноносца.

И теперь, напрягая изнеможенное тело, то проваливаясь в зеленую пучину, то взлетая высоко вверх, он совершал сверхчеловеческие усилия, и расстояние до красного круга стало сокращаться.

Набежала волна, накрыла Соколова с головой. Он не рассчитал, сделал вдох прежде, чем выплыл, отчаянно закашлялся, казалось, выворачивает все внутренности. Одежда тяжело набухла, тянула вниз. Но Соколов, напрягая могучее тело, плыл вперед и вперед. Он уже не пытался разглядывать миноносец, ибо не хватало сил поднять голову. Он уже не чувствовал холода. Тело как бы омертвело. Только от постоянной качки на волнах, от страшного напряжения наступила полная усталость.

Но когда в очередной раз волна взметнула его вверх, он изловчился, ухватился обеими руками за жесткий пробковый круг, глубоко просунул в отверстие руки, положил на круг голову, прикрыл усталые веки и наслаждался совершенным покоем: «Как хорошо! И как хочется спать…»

Соколов сквозь дремоту, вдруг не вовремя навалившуюся на него, размышлял: «Надо продержаться не больше получаса. Ведь это такой пустяк — полчаса, если, скажем, сидеть, как в старые годы, в трактире Егорова, что в Охотном Ряду. Господи, какое счастливое время было: наивный богатырь — „дитя природы“ Коля Жеребцов, неунывающий фотограф и язвительный балагур Юра Ирошников, широкоплечий судебный эксперт Гриша Павловский! Или честнейший человек — взломщик сейфов Буня Бронштейн. Славные, верные друзья. Уж никогда не собраться нам на втором этаже трактира, чарку водки не закусывать соленым грибком и паровой стерлядкой, не слушать оркестр балалаечников, не сидеть за одним столом с Шаляпиным. Как быстро тогда летело время, как мало ценили ту прекрасную жизнь! Почему прозреваем так поздно? Но если не удастся спастись, то совесть моя чиста: свое дело на земле делал честно и волю государя исполнил!»

Соколов выждал очередной взлет волны, посмотрел на российский миноносец «Стремительный»: «Не спускают ли шлюпку, чтобы забрать тонущих людей?» Нет, шлюпку почему-то не спускали. И это было странно.

Родные мотивы

Сергей Шлапак своего добился: после третьего рапорта его из разведполка направили по специальности и сердечной привязанности — торпедистом на родной миноносец «Стремительный», бороздивший Балтику, ставивший минные заграждения, сбрасывавший на субмарины глубинные бомбы.

Сильный и ловкий, Сергей отлично справлялся со службой, не падал духом даже в самых сложных ситуациях, был отчаянно смел, никогда не перекладывал свою службу на других, то есть был отличным моряком. И за все это был любим товарищами и уважаем начальством.

В тот апрельский день 1917 года экипаж «Стремительного» после похода возвращался домой. Он израсходовал весь запас торпед, оставались лишь четыре глубинные бомбы и небольшой артиллерийский боекомплект.

Жизнь военных моряков полна неожиданностей. В девять ноль три в каких-то двух-трех кабельтовых прямо перед ними всплыла германская субмарина. На ее верхней рубке читалась надпись: UN-17.

Это было невероятной удачей. Командир приказал таранить «Стальную акулу». Та с непостижимой скоростью успела нырнуть под воду. Со «Стремительного» сбросили на нее глубинные бомбы, взамен получили на поверхности какие-то тряпки и пятна мазута.