Читать книгу "Русская сила графа Соколова - Валентин Лавров"

Революционный гешефт

Для начала надо было обзавестись оружием. Банде Котовского удается отобрать ружья у военного конвоя, сопровождавшего в тюрьму зачинщиков крестьянских беспорядков. Зачинщиков, понятно, Котовский «отпускает с миром по домам».

Поскольку тем идти по домам нельзя — опять арестуют или свои же селяне перебьют, то они умножают бандитские лесные формирования.

Сам же барин-разбойник проводит ряд «экспроприации», которые, по замыслу Григория Ивановича, должны служить «делу революции».

18 февраля 1906 года Котовский появился на одной из своих конспиративных квартир в доме номер девять по Куприяновской улице. Об этом узнал провокатор, член партии эсеров Зильберг. Котовский был схвачен, а Зильберг в полицейском участке оставил расписку: «Получил одну тысячу рублей».

Красивые мечты

Едва оказавшись в тюремной камере, Котовский начал готовить неслыханный до того побег. Со свойственным ему размахом Григорий решил арестовать всю тюремную охрану, захватить тюрьму, а затем хитростью завлечь туда помощника прокурора, полицмейстера, приставов и жандармов, задержать и в наказание за их вредную деятельность посадить… в карцер.

Это еще не все. Затем следовало вызвать конвойную команду якобы для повального обыска, разоружить ее и, имея в своем распоряжении воинскую форму, инсценировать отправку большого этапа заключенных в Одессу.

После этого надо было захватить целый железнодорожный состав и следовать по своему усмотрению. Вот это подвиг!

Учитывая традиционную российскую бестолковость чиновничьего аппарата, план этот, как ни удивительно, мог осуществиться. Но когда вся внутренняя охрана была арестована, несколько уголовников подняли ненужный шум и привлекли внимание наружной охраны.

К восставшим были применены самые суровые меры, а их руководитель Котовский оказался в специальной «железной камере», находившейся под особой охраной на высокой башне.

Сила страсти

Удивительная сила Григория Ивановича, а еще больше его неотразимое воздействие на прекрасный пол помогли ему совершить отсюда побег, вполне в духе средневековых романов.

Жена крупного чиновника оказалась весьма расположенной к Котовскому. В силу высокого положения мужа ей было разрешено личное свидание с заключенным.

И вот однажды, млея от любовной истомы и собственной глупости, дама поднялась в «железную камеру» и тайком от конвоира передала Котовскому браунинг, пилку и — конечно же! — шелковую веревку. Все как в приключенческих романах.

Но это было лишь малой частью дела. Нечеловеческих усилий понадобилось, чтобы на большой высоте от пола, оставаясь незамеченным охраной, перепилить две толстенные средние решетки и выгнуть их наружу кверху. Позже, когда шло следствие по делу о побеге, чиновники отказались верить, что все это мог совершить один человек без всяких механизмов, голыми руками! Но правда была именно такой.

Котовский ни дня не пропускал без того, чтобы час-другой не посвятить имитационной гимнастике, о которой мы уже упоминали. И все это оказалось под силу человеку, который в детстве был приговорен докторами к пожизненному постельному режиму. Велика сила духа, но и велико могущество, заложенное в физических упражнениях! Симпатичный разбойник это знал.

Впереди Котовского ждали тюрьмы, кандалы, приговор к смертной казни через повешение, замена приговора вечной каторгой, этапы, побеги и снова борьба за свободу, за жизнь…

Блатные авторитеты

Позже, вспоминая «образцовую каторжную тюрьму», Котовский писал: «Одиночный режим в течение двух с половиной лет с прогулкой 15 минут в сутки и полной изоляцией от живого мира. На моих глазах люди от этого режима гибли десятками, и только воля и решение во что бы то ни стало быть на свободе, жажда борьбы, ежедневная тренировка в виде гимнастики спасли меня от гибели».

Да, он постоянно искал возможность поддерживать себя в должной физической форме, что помогало сохранять бодрость духа. Тренировался Котовский в тюремной камере, в сыром карцере, на привале во время мучительных этапов.

Вспомним, к примеру, то, что произошло в каторжной тюрьме в 1908 году. Его, поставившего целью жизни борьбу за бредовое «социальное равенство», возмутил произвол уголовных «Иванов».

Главари бандитской верхушки безнаказанно, при полном попустительстве тюремной администрации, обкрадывали тюремную кухню, обирали новичков и беззащитных, проигрывали в карты их имущество, подвергали всяческим издевательствам.

Котовский взялся за наведение порядка. Он встретился с сидевшим за убийство неким Загари, который верховодил всеми блатными. Это был громадный детина, который развлекался тем, что скручивал в рулончики алюминиевые тарелки. Не только заключенные, но и тюремный персонал дрожал перед ним от страха: неугодных ему находили под нарами. Они были задушены тонкими шелковыми шнурками.

— Если твоя шпана хоть раз появится на кухне, то я отвинчу твою медную башку, — медленно, лениво улыбаясь, проговорил Котовский, но его белки налились кровью. — И вообще, пока я здесь, чтобы не пискнули.

Загари невольно отшатнулся от кулака, который Котовский поднес к его носу.

Заговор рабов

В тот же вечер, зло ухмыляясь, Загари говорил своим подручным:

— Братва, неужто допустим, чтобы авторитетными мокрушниками руководили всякие политики? Будем терпеть или…

— Чего тут вякать? — произнес кто-то с верхних нар. — Закатаем перо под ребро, да и концы в воду! Впервой, что ли…

— Решено! И его дружков тоже замочим.

Кровавая расправа в тюрьме — дело нехитрое. На следующий день трое исполнителей поджидали Котовского в уборной (в рядовых случаях хватало и одного «мясника»), Котовский проведал о замысле, но, по обычаю, отказался от помощи друзей. Вот как описал эту сцену один из первых биографов Котовского:

«Устроили ему засаду в уборной. Один сидел против дверей, двое притаились с двух сторон при входе. Григорий Иванович открыл дверь, шагнул в коридор и, уловив взгляд сидящего, быстро вошел в уборную, но, прежде чем набросились на него сзади, порывисто обернулся и направил свой маленький верный браунинг в растерявшихся от неожиданности заговорщиков.

— Ну, чего струсили? Подходи, трое на одного!

— Что ты, что ты, Григорий Иванович! Да мы не тебя, мы ничего… — забыв, что у них в руках сверкали ножи, залепетали заговорщики.

— Заничевокали, гады. Вон сию же минуту!

И, повинуясь властному приказу, трое двинулись с легкой дрожью к выходу».

Слезы горькие

Облик Котовского все-таки отличается от того иконописного «большевика-ленинца», который десятилетиями создавали советские биографы. Сам Григорий Иванович называл себя до самой смерти «анархистом-кавалеристом», хотя в двадцатом году записался в коммунистическую партию.