Читать книгу "Двойник для шута - Виктория Угрюмова"

— Так много я не попрошу, — усмехнулся гвардеец. — Ты же знаешь закон Брагана, мудрый токе: никто из Агилольфингов и их слуг не должен превышать в своих деяниях меру человеческого могущества. Нам все должно даваться с таким же трудом, как и остальным жителям этого мира.

— Это мудрый закон, — склонил седую голову хозяин дворца Чиванга. — Мы учим наших детей и учеников тому же. То, что легко дается, дешево ценится. А они должны знать, что человеческая жизнь бесценна и каждая ее минута бесконечно дорога. Только тогда они смогут по-настоящему делать добро — не от того, что им это ничего не стоит, а потому, что они будут стремиться делать его, чего бы это им не стоило.

— Вот мы и зашли в тупик, — сказал Ульрих. — И немного нарушили установленные правила. Видишь ли, добрый ал-Имад, у нас нет времени выяснять это обычным способом, так ответь же, что ты знаешь о неком Эрлтоне? Мне сказали, он учился здесь, во дворце.

— О каком из них ты желаешь выслушать историю, Ульрих?

— А сколько их всего было?

— Двое. Два брата, младшие принцы Эстергома, потомки желтокожих эрлтонских владык.

— Они никогда не расставались друг с другом, — рассказывал ал-Имад. — И пришли искать знаний во дворце Чиванга тоже вдвоем. Две руки постучали в золотые ворота, два голоса одновременно отвечали на вопросы. Мы не стали разлучать их — впервые за все время существования этого места впустили во дворец двоих.

Они происходили из очень знатного рода, и в крови у них была способность к чародейству и магии. Оба хотели изменить мир в лучшую сторону, оба мечтали о царстве добра и справедливости на земле. Они учились у нас тридцать лет и постигли то, чего никто из предыдущих и последующих моих учеников постичь не смог.

Я гордился ими.

Чтобы как-то различать их, мы звали одного из братьев Эрлтон Серебряный, а второго Эрлтон Пересмешник.

— Почему Серебряный? — спросил Ульрих с нескрываемым интересом.

Хоть старик-токе и рассказывал неторопливо и обстоятельно, он не подгонял его, запоминая каждую мелочь. Кто знает, что может оказаться решающим?

— Серебряный, потому что его волосы были удивительного цвета — расплавленного серебра, не седые, а непостижимые, неописуемые. И поэтому он вообще любил серебро, ибо оно шло к его внешности чрезвычайно. Ну а Пересмешник, ты, верно, и сам понял, всех поддразнивал. И выходило это у него очень удачно и совсем не обидно. Нам даже нравилось.

— Что случилось с ними потом?

— На тридцатом году учения Серебряный Эрлтон отыскал в моей библиотеке запретный манускрипт. Он всегда интересовался, где можно добыть дополнительную силу и энергию, чтобы создать это самое царство добра. Вот его и потрясло то, что он прочитал.

— Насколько я знаю, у тебя не так много запретных манускриптов.

— Ты прав. Но ему «посчастливилось» найти нечто воистину ужасное. Он отыскал историю Отрубленной Головы!

— Только не это, — пробормотал Ульрих. — И потом… пусть он даже ее прочитал, что с того? Добыть-то голову почти невозможно.

— Я тоже так думал. Не перебивай меня.

— Прости, ал-Имад.

— Поняв, какая опасная идея зародилась у этого мальчишки, я подробно рассказал ему, отчего невозможно использовать Отрубленную Голову в благих целях, даже если бы он добыл ее — что тоже практически невыполнимо. И он со мной согласился. Когда срок их ученичества истек, оба брата отправились в мир, чтобы нести свет и добро.

— Прости, я все же прерву тебя еще раз. Как давно это было?

— Чуть больше трех с половиной веков тому назад.

— Они ушли вместе?

— Как ни странно, нет. Теперь я думаю, что их взгляды стали сильно различаться уже тогда, но я об этом ничего не знал, иначе силой оставил бы во дворце Чиванга Эрлтона Серебряного еще на какое-то время. Впрочем, ты знаешь наши правила. Мы никого не удерживаем, и молодые люди вольны сами решать свою судьбу. Эрлтон Пересмешник двинулся на Алгер. Ему всегда нравились тамошние люди, а потом для него, выходца с Ходевена, это была редчайшая возможность посмотреть на совершенно другой, яркий, интересный мир.

— А его брат?

— Тот уехал на Бангалоры. Цель у него была прекрасная и возвышенная — создать что-то вроде университета или такой вот обители ученых и магов, как дворец Чиванга, и таким образом нести знания людям. Он намеревался пригласить в эту обитель лекарей и художников, поэтов и астрономов, всех, кому есть что делать в этой жизни. Я был очень рад за него и благословил избранный им путь. Право слово, тогда Пересмешник представлялся мне куда более легковесным.

Но теперь я в этом не так уверен.

Мы редко общаемся с внешним миром, нам он чужд. И потому я только недавно узнал, что на Бангалорах по сей день нет никакой обители, никакого дворца наук и искусств, а только какой-то загадочный, таинственный Орден Черной Змеи, в существовании которого многие тоже сомневаются. Хочу надеяться, что его действительно нет в природе, а если и есть, то Эрлтон к этому абсолютно непричастен.

Ульрих хотел было сказать старику, что тот таким примитивным способом пытается успокоить и заглушить голос собственной совести, а подобные попытки никогда не дают нужного результата, но затем передумал. Это могло бы сильно разочаровать токе и их учеников, ранить в самое сердце и надолго, если не навсегда отвернуть от детей рода человеческого, которым они сделали столько добра. Пусть творят его и впредь, а с отступниками должны сражаться настоящие воины.

Ал-Имад кротко смотрел на исполина Ульриха, глаза его были полны непролитых старческих слез. Сознание собственной вины всегда тягостно, особенно если речь идет о таких мудрецах.

— Не переживай, добрый токе. Всего не предусмотришь. И Господь, случается, не может уследить за всеми. Да и нужно ли это?

— Я понимаю. Но меня не покидает чувство, что я чего-то не рассказал бедному мальчику, не предостерег, не удержал вовремя от опрометчивого поступка. Он был таким чистым, так мечтал о счастье для всех. Где же я допустил ошибку? Или я ошибся, когда решил, что Пересмешник не заслуживает такого же внимания? Нет, нет, поверь, я любил его, всех, кто сюда попадает, уже нельзя не любить. Однако мне казалось, что он чересчур полон жизни — жизнерадостность била из него фонтаном. Я думал, что из него вышел хороший человек, но не более. Эрлтон Серебряный — вот кто был настоящим ученым и мыслителем. Где же я ошибся, Ульрих?!

— Я постараюсь все исправить, — пообещал тот вместо ответа. — Только скажи еще вот что: мог ли он все-таки отыскать эту Отрубленную Голову?

— Не знаю, — ответил токе. — Во всяком случае, спустя пятьдесят лет после того, как оба брата покинули дворец Чиванга, вот здесь и здесь, — его худая рука скользнула по поверхности глобуса, указав на две точки, — наблюдались процессы подводной вулканической деятельности. И огромный пласт дна поднялся на несколько локтей. Возможно, что на отдельных участках смещения были еще значительнее. Тут уж дело случая: Отрубленная Голова могла быть погребена под толщей лавы, а могла оказаться на отмели.