Читать книгу "Вихри Валгаллы - Василий Звягинцев"

— Что — это? Наша нынешняя операция? Гражданская война? Аггро-форзейлианский конфликт, в который мы влезли? Или… — Новиков давно ждал подобного разговора. Не могло без него обойтись. Никто ведь не заставляет теперь Сильвию оставаться в их компании. Свободно может послать их по любому принятому в Великобритании адресу и продолжить легкое, ни к чему не обязывающее существование последней и окончательной леди Спенсер. Пока не исчерпает отпущенный ей для жизни в человеческом облике моторесурс. А вот не получается, наверное. Привыкла чувствовать себя женщиной конца века, и начало оного для нее уже скучно? Пройденный этап? Или хочет ощущать свою принадлежность к самому сильному сейчас на Земле клану? Влюбилась, неважно, в кого, в Сашку, в Алексея, непосредственно в него, Андрея Новикова? Одним словом — натуральная Валгалла, Вагнер, «Заклинание огня», превращение очередной валькирии в смертную женщину…

— И это тоже. Но я еще шире беру. Ты не захотел принять предложение Дайяны. И Антона тоже, как я понимаю. Ты не желаешь занять отведенное тебе Держателями место в иерархии Мира. Отказываешься от бессмертия, от власти над многими реальностями Галактики, от того, чтобы стать значимой частью Вселенского разума… О долях процента такой власти и таких возможностей тщетно мечтали сотни поколений мудрецов, и не только земных…

— Ну вот. С этого начинались наши дискуссии с Ириной почти десять лет назад, этим и заканчивается. Только она мне поменьше предлагала. Ставки растут? — Андрей давным-давно задавал себе такие точно вопросы, такие и из них вытекающие и знал взаимоисключающие ответы на них. Хорошо, она тоже хочет включиться в эту карусель антиномий? Пожалуйста, пусть слушает, а потом сама делает и выводы, и выбор.

— Богом, говоришь, мне предложено стать? Пожалуй, если верить рекламным проспектам, даже побольше получается. Бог, по человеческим представлениям, в правах гораздо сильнее ограничен. Впрочем, что мы знаем о богах в их повседневной жизни и кто сейчас верит рекламным проспектам? Однако пусть даже все так, как говорят… Ну зачем оно мне, леди Спенсер? Зачем? — Новиков подался вперед, возбужденно ударил себя кулаком по колену. — Я ничего не знаю о Том Мире и Том Свете. Не знаю, не могу знать и, следовательно, не могу этого хотеть. Ирина в начале нашего знакомства очень любила к наглядным сравнениям прибегать, понимая, что истина в чистом виде мне недоступна. Так вот тебе и сравнения: представим, что я молодой, здоровый, красивый (улыбнулся виновато) полинезийский парень века этак из шестнадцатого. Когда никакие Магелланы и Куки еще по райским островам не шлялись, из ружей не стреляли и сифилис не экспортировали. Бананов и кокосов навалом, все девушки вокруг — мои, каноэ у меня самое быстрое и плавательная доска самая эргономичная. Живи и радуйся. Тут приезжает экспедиция антропологов из XX века. Изучают они мой IQ, выясняют, что он равен 200 или 300, приходят в дикий восторг, начинают меня уговаривать ехать завтра же с ними в Нью-Йорк, обещая в перспективе, что, слегка подучившись, я смогу запросто стать президентом «Дженерал моторс» или даже Генеральным секретарем ООН! На пальцах при этом объясняя, насколько это будет здорово для меня и полезно для мира…

— Вот ты каким образом положение дел представляешь…

— А каким еще образом это можно представить? Так мое сравнение еще весьма антропоморфно. Там хоть не предлагают перезаписать личность на дискету, а тело выбросить за ненадобностью…

Сильвия помолчала, совсем забыв, что в бокале плещется, теряя последние пузырьки, недопитое «Клико».

— Да. Теперь я понимаю. Можно поспорить, можно и принять. Раз ты все видишь именно так, то конечно… Только извини, сразу же следующий вопрос. Если ты не приемлешь перемен, более всего ценишь покой и скромные радости человеческой жизни, зачем тогда остальное? Вы получили для себя все, о чем осмелились подумать и чего пожелать. И вдруг ввязываетесь в постороннюю для вас войну, даже, согласимся, выигрываете ее. И теперь неожиданно затеваете новую авантюру с непредсказуемыми последствиями. Почему не хотите жить спокойно? Может быть, мечтаете, не подавая вида, о власти над миром? Пусть только человеческим миром, но все же…

Андрей хмыкнул неопределенно, посмотрел с сожалением на выдохшееся вино, взял бокал из руки Сильвии, выплеснул остаток в фарфоровую кадку с огромным, на полкомнаты, рододендроном.

— Только добро переводишь. Для такого разговора, как у нас, водку надо пить под сало и луковицу. А по вашей бедности и коньяк сойдет. Так вот насчет власти… Означенный в предыдущем абзаце полинезиец, если он не совсем дурак, должен бы послать тех цивилизаторов подальше и заняться, особенно если есть надежда, что они более не вернутся, дальнейшим благоустройством своей единственной и неповторимой жизни. Что я сейчас в меру сил и делаю. Прозит! — Он подмигнул собеседнице и залпом опрокинул рюмку, не тратя времени на растирание продукта языком по небу и смакование образовавшейся вкусовой гаммы.

— Мы получили от Антона «в подарок» данную реальность. Не самую лучшую из возможных, но вполне приемлемую. Средневековье было бы куда неудобнее для жизни. Но и ты, и мы знаем, что должно последовать в истории нашего любезного века в интервале ближайших шестидесяти лет. А я вдобавок заглянул еще и на семь лет глубже в наше гипотетическое будущее… — Андрей чувствовал, что говорит как-то не совсем так, как следует. Все же о серьезных вещах принято и беседовать серьезно, без навязшего в зубах ерничества эпохи «поздней оттепели». Но по-другому он уже не умел. Или интуитивно смягчал непомерную тяжесть реальных проблем несерьезностью их изложения.

Это вообще было бедой их поколения. Научившись более-менее остроумно переводить мысли в слова и фразы, навсегда усвоив ироничное, с оттенком незлого цинизма отношение к понятиям, которые официальная идеология требовала считать святыми, они в конце концов почти потеряли способность переживать что-либо действительно всерьез. За исключением, может быть, самых элементарных вещей — собственной любви, смерти близких, того, что в их круге принято было считать честью и совестью. А в остальном — в полном соответствии с учением Марка Аврелия: «Никогда не расценивай как полезное тебе что-нибудь такое, что вынудит тебя нарушить верность, забыть стыд, возненавидеть кого-нибудь, заподозрить, проклясть, притворствовать, возжелать чего-нибудь, что нуждается в стенах и завесах…» И так далее…

— Так вот, все это нам крайне не нравится. А в то же время знание подробностей будущего, исторического материализма и теории цивилизаций А. Тойнби дает основание надеяться, что в наших силах избавить мир от малоприятных перспектив. Миллионов десять людей уже погибло в мировой и гражданской войнах, но еще миллионов полтораста ныне живущих и еще не родившихся ждет такая же участь. Сама знаешь — войны, революции, коллективизации, атомные бомбы. И к концу века тупик — политический, военный, демографический и экологический.

— Уверен, что удастся вам все это переделать? И как же? Нам, к примеру, за сто лет не удалось изменить земную жизнь к лучшему…

Он заколебался. Говорить ли ей все до конца? А почему бы и нет? Если даже захочет кому-то разболтать, так кто в такое поверит? Рассчитывать же на ее добросовестное сотрудничество, по-прежнему оскорбляя недоверием, которого она не может не чувствовать…