Читать книгу "Исход - Петр Проскурин"

21

— Они приближаются, — сказал Глушов в трубку, прикрывая ее зачем-то ладонью, — через пятнадцать минут они будут в нужном квадрате. Около четырех тысяч.

— Так много? Не ошиблись, ребята?

— Нет. С разницей, конечно, в две-три сотни.

— Все понятно. Давай, комиссар, держи их там, как можешь. Вцепитесь хотя бы до вечера. Вполне хватит, успеем. Мы уже снялись с места…

— Ну, добро.

— Держись, Михаил Савельевич.

— Что будешь делать, придется…

— Ну, до свидания. Обнимаю тебя, дорогой. О Вере не беспокойся. Ну, дорогой…

— Ладно, ладно. И я тебя обнимаю. Связи конец?

— Ночью еще свяжемся по рации…

— Свяжемся, если… — он хотел добавить «если ночь будет», но промолчал.

— Алло, алло… Алло, Глушов!

Глушов поглядел на трубку и опять поднес ее к уху.

— Ты хочешь сказать мне несколько напутственных слов?

Трофимов умолк, затем с трудом разжал зубы:

— До встречи, комиссар.

— До встречи, командир… Слушай. — Глушов прокашлялся. — Ты на меня, если что, злобы не таи, а? К чему, спрашиваешь? Да так, ведь все бывало. К этому и говорю. Смотри там, тоже не зарывайся, держись.

— Обязательно. Будь здоров.

Глушов поглядел на трубку, отдал ее телефонисту, почти совсем незнакомому пареньку лет шестнадцати, и сказал:

— Сматывай свое хозяйство, Вася.

— Как, совсем?

— Совсем. И поживее. Провод обрежь, больше связи не будет. Ты давно у нас? — спросил он, приглядываясь. — Как по батюшке?

— Чего там, просто Василий.

— Вот так, Василий. Эй, эй, поживей там, — бестолково окликнул он кривого лесника; в практическом деле он был очень неловок, знал эту слабину за собой и оттого суетился.

— Чего тебе, Савельевич?

Глушов нахмурился, покачал головой.

— Ну, что ты меня так, как колхозного сторожа, а, Федор Степанович?

Лесник непонимающе глянул на него единственным глазом, почесал заросшее ухо и буркнул:

— А мне все одно, места я вам показал, а больше чего мне знать-то?

— Ну, ладно, ладно… не сердись, старик, — примиряюще замялся Глушов; интересно бы узнать, о чем думает сейчас этот нелюдимый человек. В это время пришел Валентин Шумилов.

— Ну, как там?

— Да все как будто, — сказал Шумилов и потом добавил: — Если все эти штуки сработают, будет весело, веселая получится симфония.

— Ты, Шумилов, напомни командирам десяток задачу каждого. Насчет подвижности скажи, не присыхали бы к одному месту.

— Да они уже в курсе, — нехотя ответил Шумилов, как о давно известном, но, встретив взгляд Глушова, повторил:

— Слушаю, товарищ подполковник!

— Ладно, ладно… День какой… Тишина…

— Будь другое время, товарищ подполковник, поставил бы себе тут домик, обзавелся семьей и жил до смерти.

— А ты разве не женат, Шумилов?

— Нет, не женат… — сказал Шумилов, вспоминая Веру, взял в рот терпкую смолистую хвою, пожевал и сплюнул.

— Скорей бы. Сроду не чувствовал сердца, а сегодня нет-нет да и возьмется, — сказал Шумилов насмешливо, а Федор Подол стал осматривать свою старую одностволку с разработанным, утончившимся дулом; он повертел ружье в руках и опять замер, всматриваясь в заросли.

— Что ж, сердце, оно, сердце, тоже работяга, утомляется, — сказал Глушов. — А у меня последнее время наладилось, самому на диво. Небось первый год, помнишь, совсем хоронить меня собрались, ан видишь — еще два года прогудел.

Они оба замолчали, своими словами Глушов подвел черту, приблизил к тому, что должно было сейчас произойти и к чему они давно готовились.

Федор Подол тоже молча курил, потирая большим корявым пальцем давно не бритый подбородок, он изредка вскидывал глаза вверх, на самую вершину сосны — там сидел сигнальщик, на высоченной мачтовой сосне, с земли очень маленький. А Глушов прилег рядом с Подолом на землю; вчера весь день и сегодня до обеда наблюдал за минированием, проверял схемы, контакты и все до малейшей детали выспрашивал у пожилого неразговорчивого минера-украинца Гриценко с грустными красивыми глазами, и тот терпеливо объяснял, продолжая возиться со своими бесконечными проволочками и маскируя их в земле и траве, в то же время не выпуская из виду Глушова, опасаясь неосторожности с его стороны; долго ль забыться и зацепить чуткий, как нерв, проводок к противопехотной или, того хуже, забраться в сторону, где все стояло настороже и достаточно одного неловкого движения. Недаром больше двух недель отпугивали от этого места всяческими мерами разное зверье.

Над минированием участка работала большая группа в тридцать человек; за двое суток они поставили около двух тысяч мин, из них две трети самодельных из взрывчатки, вытопленной в лесных мастерских из брошенных еще в сорок первом снарядов; теперь весь этот участок леса напоминал пространный пороховой склад, Глушов тоже боялся разных неожиданностей; забывшись, забредет кто в зону, тогда разбираться поздно, ничего не получится, усилия многих людей сведутся на нет; он сам сюда напросился, сам настоял; все казалось, что недостаточно делает, те обидные и в чем-то справедливые слова Веры не шли у него из головы, и Батурин неожиданно поддержал его, и Трофимов, правда неохотно, согласился. Вчера Батурин тоже целый день проверял работу минеров, Глушов вместе с ним ходил, разбирался в схемах, в минных ловушках; все-таки очень ответственное решалось дело; жизнь и смерть всех ржанских партизан зависели, возможно, от него, и тут успокаиваться не приходилось.

И еще Глушов думал о необходимости доказывать в общем-то очень понятные вещи. Его не хотели пускать, собственно, почему? Он необходим на своем месте. Но ведь подготовить и провести именно эту часть задуманного плана вполне по его силам, именно ему, человеку, в некотором смысле, педантичному, привыкшему выполнять все до последнего пункта. Пусть над этим можно порой ухмыльнуться, но, как бы то ни было, он обязан был принять участие в этой операции. Он никому ничего не доказывает, ни Батурину, ни Трофимову, просто ему захотелось сделать что-то самому, убедиться в вещественности того, что он делает.

Глушов лежал ровно десять минут, затем встал, одернул на себе гимнастерку и прошел под навес, там стояли аккумуляторы и самодельный, замыкающий ток аппарат, с рукояткой, похожей на самый примитивный штопор; двое часовых, по его разрешению, закурили. Теперь сигнальщики часто передавали сообщения о движении немцев; под навес скоро пришел и Гриценко, молча и быстро проверил батареи, контакты и покосился на телефон, укрепленный на стволе дерева. С минного поля должны сообщить точное, до одной минуты, время взрыва.

— Товарищ подполковник, пойду до хлопцев, на перший край. Значит, перший поворот — взорвется земля, второй — воздух. А я хочу понаблюдать работу в действии, сказочное, я вам скажу, зрелище. А вот за меня тут Мотовилин, вы не опасайтесь, он лучше меня все знает.