Читать книгу "Недоступная и желанная - Лоретта Чейз"

Еще один гавкнул несколько раз, затем подбежал к двери и вернулся.

Оставшаяся неподвижной Сьюзен оскалила зубы и зарычала.

– Ну что ты, не надо сердиться, – обратился к ней Вир. – Неужели не понимаешь? Они просто хотят поиграть с тобой. Разве тебе самой не хочется поиграть, красавица ты наша?

Сьюзен, не сводя взгляда с логлэндских собак, глухо заворчала, однако ее поза стала чуть менее враждебной.

Неожиданно один из кобелей выскочил вперед, держа в челюстях мячик, и, остановившись на безопасном расстоянии, бросил его Сьюзен.

– Гав, – подал он при этом голос.

Сьюзен с опаской сдвинулась вперед и обнюхала мячик. Затем она что-то проворчала себе под нос, взяла мячик в пасть и побежала к двери. Остальные собаки последовали за ней.

Вир и Лидия посмотрели друг на друга.

– Эти ребята займутся с ней сама-знаешь-чем, – сказал он. – Не удивлюсь, если они уже ползают перед ней на животах.

Вир подал жене руку, и они пошли вверх по лестнице.

– Они не станут заниматься с ней сам-знаешь-чем, – сказала Лидия. – По крайней мере, сегодня. Ей сейчас не время.

– Что ж, зато у них будет время, чтобы смягчить ее сердце, – заявил Вир.

– Кстати, у нее имеются серьезные отклонения от классической линии породы, как ты, наверное, заметил, – напомнила Лидия. – Она слишком большая и окрас нарушен. Благодаря этому Сьюзен и досталась мне почти даром. Похоже, одна из ее прародительниц согрешила с представителем другой породы. Так что, возможно, ты не захочешь, чтобы Сьюзен принесла помет от кого-то из твоих чистокровных парней.

– Мэллори не столь щепетильны в этом вопросе, как Баллистеры, – сказал Вир. – С нашей точки зрения, ты вполне могла бы иметь незаконорожденного сына, хотя твой отец и был таковым, и его бы признали, потому что бастард он или нет, главное, чтобы в его жилах текла аристократическая кровь.

– Я бы совершенно не переживала, будь мой отец рожден хоть от трубочиста, – сказала Лидия. – Значение имеет лишь то, что он любил мою маму, сделал ее счастливой и работал так, чтобы быть первым в том деле, которым занимался. Благородный характер и целеустремленность – вот что, на мой взгляд, ценится в людях, а не кровь, которая в них течет.

Вир готов был поспорить с этим утверждением, точнее, напомнить, что Баллистеры известны всем, как самые большие снобы в вопросах чистоты крови. Однако они уже поднялись на второй этаж и свернули в хозяйское крыло, отчего его сердце болезненно защемило.

Стены здесь были сплошь увешаны картинами. Это не были портреты и пейзажи больших мастеров, как в помещениях, предназначенных для гостей. В этом крыле дома висели акварели и написанные маслом картины неформального характера, авторы которых запечатлели сценки из жизни Мэллори разных поколений.

На полпути к хозяйским апартаментам Вир остановился, зная, что здесь должна висеть картина, о которой он часто вспоминал. Вир не видел ее восемнадцать месяцев, а когда увидел сейчас, сердце в груди сжалось и в горле запершило.

– Это Робин, – отрекомендовал он. Виру было трудно говорить, но он предвидел это и подготовился заранее. – Я рассказывал тебе о нем, – продолжил Вир. – И Лиззи с Эм тебе о нем много говорили. Теперь ты можешь его увидеть.

– Красивый ребенок, – сказала Лидия.

– Да. У нас есть другие его портреты, но этот лучший. – Мешавшее Виру напряжение немного ослабло. – Робин здесь больше всего похож на себя. Художник сумел передать его оригинальную улыбку. Видишь, Робин улыбается как бы себе самому, будто думает о чем-то смешном, известном только ему одному. У Чарли была такая же улыбка. О боже, каким же идиотом я был! Я должен был взять его с собой. Разве можно смотреть на лицо этого мальчика и не испытывать ощущение счастья, которое он излучает? Один Господь знает, как мне нужно это ощущение.

– И ты уже не рассчитывал, что сможешь почувствовать это.

Вир заглянул в голубую глубину ее глаз. Они излучали понимание.

– Я был бы уверен, что не почувствую, если бы ты не научила меня, как это сделать. – Я рассказывал о нем, слушал, что говорят о нем Лиззи и Эм, – продолжил Вир более уверенным и ровным голосом. – Со временем мне становилось легче. Но все равно, я не был уверен, что смогу сегодня посмотреть ему в глаза. Я совершенно неправильно обошелся с памятью о нем. Бедный мальчик! Я помнил о том, что он умер и тлеет теперь в могиле. Это вызывало во мне злость, которую я носил в себе и которая делала черным мое сердце. Это несправедливо по отношению к нему. Ведь Робин подарил мне шесть полных месяцев счастья. Вот о чем надо помнить. – Вир вновь посмотрел на портрет. – Конечно, мне всегда будет не хватать его. Безусловно, иной раз я взгрустну о нем. Но вспоминать я буду, прежде всего, о том счастье, которое Робин дал мне. Это очень большой подарок, благословение судьбы. И теперь у меня есть семья, с которой я могу поделиться этим подарком. Это тоже большое счастье, тоже благословление судьбы.

Вир мог бы еще долго стоять с ней у портрета, и у него еще было много слов. Но Робин был уверен: теперь у него будет достаточно времени на то, чтобы постоять с ней здесь, на то, чтобы поделиться воспоминаниями, и он успеет сказать все. Сейчас надо было исполнить еще один важный пункт намеченного им плана.

Вир открыл дверь герцогских апартаментов и провел ее через небольшой холл в спальню.

Это была огромная комната, под стать главе клана Мэллори, однако в ней было довольно тепло. Октябрьское солнце освещало золотистые панели стенной обивки из отполированного дуба и играло бликами на расшитых золотом голубых портьерах, висящих на окнах и над кроватью. Сама кровать была громадной, с массивными, покрытыми замысловатой резьбой спинками. Как сообщил Вир, изготовили ее несколько веков назад, готовясь к визиту короля Джеймса Первого.

– Последний раз я был здесь, когда наблюдал, как уходит в лучший мир Робин, – сказал Вир. – Последние связанные с этой кроватью воспоминания: умирающий на ней Робин. Но это воспоминание, как и многие другие, теперь может оставаться в моем сердце, не разрушая его. Теперь я знаю, что не опоздал тогда. Я приехал именно тогда, когда больше всего был нужен. Это горькое воспоминание, но не непереносимое.

– Я понимаю. У меня тоже есть такие, – отозвалась Лидия.

Да, и ей приходилось сидеть у постели умиравших дорогих ей людей. Приходилось держать в своей ладони руку, ощущая, как слабеет пульс и жизнь постепенно покидает неподвижное тело.

– Знаю. Твоя сестра, твоя мама, – произнес Вир.

Лидия кивнула.

Он подошел к ней вплотную.

– Все это будет нашим первым общим воспоминанием в этой комнате, – сказал Вир. – Я хочу, чтобы было так. Это должно задать тон всей нашей совместной жизни. Потому что это наш с тобой дом.

Лидия посмотрела на кровать, затем на него. Уголки ее губ чуть-чуть дрогнули.