Читать книгу "Аргентина. Лейхтвейс - Андрей Валентинов"

А ты кивнул мне вслед, как друг, Хотя во всех дворах вокруг Шептались злобно куркули, Что вешать меня повели. Не бог весть что, кивнуть в ответ, Тому, над кем висит беда, Но я запомнил навсегда Как ты улыбался мне вслед.

Он успел вовремя. Знающие люди сообщили, что Жорж Бонис, анархист и свободный художник, выступает на Монмартре в последний раз. Парижские власти запретили концерты. Естественно не за «политику» (Франция, мадам и мсье – свободная страна!), а за попрание основ морали.

Когда, прохожий, в свой черед Тебя Господь наш приберет, Твой чистый дух да будет сущ Среди райских кущ.

Мораль попиралась очень скромно. Песни были грустные, Лейхтвейс улыбнулся лишь один раз, когда усач под звон струн поведал о горилле, воспылавшей внезапной страстью к жестокому судье. Впрочем, парижские власти по-своему правы, слушать такое – не слишком комфортно. То ли дело льющееся из радиоприемников сладкоголосое «амур, бонжур, тужур»!

Кошка-Рената, ходившая за ним хвостом, на этот раз отпустила без разговоров. Раскосая умна, умеет не переходить грань. Лейхтвейс вручил ей пачку газет, завернутую в только что купленную карту Испании. Предстояла встреча с работодателем, человеком, судя по отзывам, очень непростым.

Что будет дальше – легко уяснить, Не нужно пророком для этого быть, Вот только покрепче отыщут пеньку И буду болтаться я на суку.

Шансонье пел на бис. Двое «ажанов» уже топтались возле дверей, многозначительно поглядывая то на эстраду, то на циферблат висевших на стене часов с большим медным маятником.

Я им не попутчик, и злятся пуще, Что иду дорогой, не в Рим ведущей, Все поглазеть придут толпой, Кроме слепых, само собой[27].

* * *

– А ну, стой! К-куда? Не мешай человеку!

Чья-то крепкая рука уверенно преградила путь к столику, за которым устроился шансонье в компании подруги-гитары. Трое просто одетых парней ненавязчиво топтались рядом, охраняя его покой.

– Пропустите, пожалуйста. Мне очень надо побеседовать с господином Бонисом, – тщательно выговаривая французские слова, попросил Лейхтвейс, но вышло еще хуже. Надвинулись, обступили с боков.

– Немец? Бош драный?

Выбирать не приходилось. Немцев в этих краях не любят пуще полиции.

– Русский.

Двое переглянулись, отозвался третий.

– Da kakoj iz tebja, nemchury, k chertjam sobach’im russkij?

Николай Таубе, вздохнув, основательно пояснил какой именно – в три этажа и триездолядскую свистопроушину, опупевающую от собственного невъядения. Вопрошавший почесал затылок.

– Внушает! Ребята, он и вправду русский, немцу такого не осилить.

Расступились… Шансонье если и не понял, то что-то наверняка угадал. Ухмыльнувшись в усы, протянул крепкую ладонь.

– Жорж!

* * *

На этот раз он почувствовал вкус, причем в полной мере. Шансонье заказал пастис, анисовый кошмар на спирту. Понаблюдав за мучениями гостя, подмигнул:

– Покрепче водки будет! Правда, tovarishh?

Глаза же смотрели серьезно и строго. Жорж Бонис неплохо разбирался не только в песнях, поэтому ходить вокруг да около Лейхтвейс не стал. Отодвинул в сторону рюмку, задумался на миг.

– Меня зовут Николай, Николя, если по-вашему. Сейчас кое-что расскажу, мсье Бонис. Только не перебивайте, у меня с французским не очень. Вопросы, если будут, потом. Согласны?

Шансонье кивнул.

– Несколько дней назад германское посольство в Париже, и в том числе атташе по культуре, который фактически руководит разведывательной сетью во Франции, извещены о следующем… Жорж Бонис, популярный шансонье, шофер по профессии и анархист по партийной принадлежности, связан с Цехом подмастерьев. Так называет себя нелегальная структура на планете Клеменция, известной также как Аргентина.

– Saperlipopette! – кулак шансонье ударил в раскрытую ладонь.

– Сведения получены от некоего Армана Кампо, гражданина США, арестованного в Берлине при попытке связаться с Германским сопротивлением. На самом деле ему подставили агентов «стапо», Тайной государственной полиции. На допросе Кампо запираться не стал, да и не смог бы. Рассказал очень много, в том числе о вас и о вашей знакомой, Матильде Верлен. Оба вы взяты в разработку. Относительно вас не исключена попытка похищения, Верлен арестована.

– Постойте!..

Бонис, резко выдохнув, закрыл глаза.

– Гаденыш! Знал бы, своими руками придушил.

Повернулся резко:

– Вы, Николя, от них, от «стапо»? Хотя о чем это я? Те бы иначе все устроили, с подходцем.

– Могли бы и в лоб, лично вы, мсье Бонис, им не нужны. Скажем, предложили бы обмен – жизнь мадемуазель Верлен против нужных им сведений. Обманули бы, конечно, слишком условия неравны… Я лично представляю сам себя. Интерес имею.

Чужой взгляд выдержал, хотя и не без труда.

– Вы, мсье Бонис, объясните агентам Цеха подмастерьев, что и как нужно делать. В Рейхе очень боятся ссоры с Клеменцией, и если держаться твердо, с вами пойдут на компромисс. «Стапо» нужно убедить, что ваши друзья – люди серьезные. Скажем, нанести несколько ударов с воздуха, причем используя не ранцы, этим уже не напугаешь, а что-нибудь новое.

– Ум-мгу, – задумчиво протянул Бонис. – Мысль уловил. Отдавим бошам яйца!.. А ваш, Николя, интерес в чем?

Лейхтвейс кивнул на скучающую в уголке гитару.

– Сыграйте-ка, Жорж, «Аргентину». Там, где про красное вино.

Дождался первого аккорда и, как и в прошлый раз, на Императорском Стуле, не спел, прочитал нараспев.

Южный ветер рассвет приносит. Ждем команды – и улетаем. Наше танго – под небесами. Ты ведущий, а я ведомый.

Гитара стихла. Шансонье взглянул с пониманием.

– Скажем так: где-то слышал. И что?

– Писать не рискну. Просто передайте ей несколько фраз. Если можно, точно, слово в слово.

2

– Чумба-лилалей, – негромко напевал князь, стараясь не обращать внимания на то, что творилось за спиной, – чумба-лилалей…

Утреннее солнце заливало гостиничный номер. На столе почта – газеты и два письма. Первое Дикобраз уже прочел, оттого и задумался.