Читать книгу "Тайны ветра. Книга 1. Маяк чудес - Нелли Мартова"

Манул погрузился в свое кресло так, что наружу торчат только голова и коленки. Кресло недовольно скребет по полу передней лапой. И снова этого не замечает никто, кроме меня.

– Мне не нужно приглашение, – отвечает тот, кто назвал себя Брецелем. – Я создан для того, чтобы нарушать правила.

Его имя то ли мне смутно знакомо, то ли что-то означает, но не могу вспомнить, что именно. Этот человек напоминает мне готический собор. Когда смотришь на строгие и правильные формы величественного сооружения, разглядываешь причудливые фигурки на стенах, узенькие окошки и резные башенки, очень хочется узнать, что там, внутри. Но, заглядывая в пустынное, прохладное пространство, видишь теряющиеся во мраке своды и дрожащие огоньки свечей, слышишь гулкое эхо своих шагов, вдыхаешь запах ладана – и становится не по себе. Здание подавляет тебя своим величием, оно хранит в себе слишком много истории, слишком много чужой боли и чужих надежд, слишком много воспоминаний. Оно просто «слишком» для тебя – и все тут, и когда выходишь на свет, то всегда испытываешь облегчение.

Так и Брецель – смотришь на его приятное, в сущности, лицо, на утонченные и вместе с тем не лишенные мужества черты, и в голову закрадывается мысль, что он, должно быть, очень интересный человек, с которым есть о чем поговорить. Но стоит только взглянуть в его голубые глаза, как сразу же хочется сбежать от него подальше, да вот только тело отказывается слушаться.

Если снять на видео, как бушует мощный ураган, и в самый его пик остановить просмотр, то можно получить приблизительное представление о том, что скрывает взгляд Брецеля: в застывшей картине, разрушительной по своей сути, есть свое великолепие, завораживающая красота силы, перед которой невозможно устоять. Мне хватает одного взгляда, чтобы у меня раз и навсегда пропало желание смотреть ему в глаза.

Я перевожу взгляд на стену, и мне совсем не нравится то, что вижу. Стрелка на «Чудометре» – приборе, заменяющем настенному зайцу левый глаз – которая раньше держалась на делении «норм.», теперь склоняется в сторону ноля.

Когда Брецель сказал, что пришел сделать мне какое-то предложение, возникло дурацкое ощущение, будто меня неожиданно вызвали на экзамен, к которому я никогда не готовилась, но от него зависит нечто очень важное, без чего жить будет можно, но что-то радостное утратится. Будто, если я провалю этот экзамен, то в мире разом исчезнут все воздушные шарики и мороженое в придачу.

– Это вы, что ли, отец-основатель секты маммонитов? – спрашивает Эльза с издевкой в голосе. – Что-то слишком много у вас в секте правил.

– Иногда я нарушаю правила, чтобы создавать новые. Я уловил дух этого местечка, не так ли, Серафим?

В его мягком, негромком голосе сквозит нечто, из-за чего не хочется с ним спорить. Он говорит, будто гвозди забивает, причем по самую шляпку, и в этом есть что-то притягательное. Идеальная осанка и плавные, будто разученные, движения позволяют предположить, что этот человек когда-то профессионально занимался танцами, а его пальто с двумя длинными рядами блестящих пуговиц скорее напоминает мундир.

Чего он от нас хочет? Чего он хочет от меня? Я думаю, что каждого из нас, включая Серафима, сейчас мучает этот вопрос. Отхожу поближе к закрытому окну с меркабурскими чудесами. Мне рядом с ним спокойнее. Я делаю вид, что разглядываю сквозь стекло стены сочных фруктовых цветов и коллекцию чудес, расставленных на полках, но от моего внимания не ускользает ни один из присутствующих в комнате. Я не знаю, что это – любопытство или осторожность, – но у меня словно вырастает лишняя пара глаз на затылке и еще один запасной глаз на тыльной стороне правой ладони.

Единственная, кто улыбается, – это Эльза. И улыбается она Брецелю, как старому знакомому. Или они друг друга знают, или я лысая негритянка. Конечно, эта пигалица мнит, что ей все дозволено, но в уме ей не откажешь – не стала бы она так ерничать с человеком, если бы не была уверена, что его не нужно опасаться (по крайней мере, ей самой).

Илья сосредоточенно щелкает по экрану «коммуникатора» – скрап-википедия у него там, что ли? Аркадий ерзает на стуле и явно что-то хочет спросить, но не решается. Паша-Неужели на корточках сидит у двери, его большие голубые глаза наполнены печалью. Я чувствую, что ему остро не хватает Инги, и не потому, что ему без нее плохо, а потому, что его главное желание – заботиться о ней, и без нее он понятия не имеет, куда себя девать и чем занять. Хотела бы я знать, куда исчезла Инга, и зачем она повсюду таскает с собой маленькую неумеренно веселую девочку. Шапкин ковыряется под ногтями и тихо бормочет себе под нос что-то неразборчивое. Я начинаю всерьез за него беспокоиться: мы, скрапбукеры, ко всякому привыкли, а вот у парня как бы крыша не поехала.

На реплику Брецеля никто не отвечает. Серафим вообще прикрыл глаза, будто задремал. Мне кажется, будто он чего-то ждет. Если бы он был настоящим котом, его уши бы сейчас настороженно поворачивались из стороны в сторону, как локаторы.

– Правила будут такие, – говорит Брецель. – Никто не вернется в реальный мир или в свой альбом, пока я этого не разрешу.

– Даже тот, кого сюда вообще непонятно зачем притащили против его воли? – поднимает голову Шапкин.

– Никто. – В голосе Брецеля звучит легкое удивление, словно ему никогда в жизни ни один человек не пытался возражать.

– Не надо было ставить на даче у мамы мышеловку, – говорит Аркадий.

– Никто не может выйти из этой комнаты, – медленно, почти по слогам, повторяет Брецель. – Точка.

– Но кое-кто может войти, – слышу я знакомый голос.

В комнату входит Лилиана. Складки ее платья развеваются, волосы собраны в кожаный шлем, глаза спрятаны за изумрудными очками.

– Серафим успел сделать мне новые, – подмигивает она мне, проходя мимо, и встает с другой стороны окна с меркабурскими чудесами, облокотившись на подоконник.

От Лилианы пахнет свежим ветром. Она выглядит так, словно только что приземлилась на крышу Маяка на моторном самолете. Возможно, так оно и было. Эльза морщит личико. Манул чуть заметно улыбается. Кресло растопыривает когтистую лапу и подбирает пальцы обратно, сжимая кулачок. Кошки так делают, когда они чем-то довольны.

– Лилиана! Не люблю скрапбукеров, у меня от них голова болит. Но видеть здесь тебя доставляет мне удовольствие, – говорит Брецель. – Я не ждал, что ты придешь.

– Кто ты и откуда меня знаешь? – Она упирает руку в бок.

– Хозяйка ателье «Депрессивный хорек», «шито белыми нитками» – у меня есть твоя визитка. Мне, знаешь ли, приходилось иметь дело с твоими клиентами. Когда надо создать видимость, они обращаются к тебе. «Специалистка по иллюзиям» – так они тебя называют. Иллюзии – вещь нужная. Мы с тобой поговорим отдельно, чуть позже.

– Мастер, – спокойно говорит она. – Я предпочитаю называть себя мастером иллюзий. И вряд ли нам есть о чем говорить с тобой. Ты ничего не понимаешь в моей работе. И никогда не поймешь. Это так же ясно, как и то, что тебе нужно полчаса, чтобы застегнуть пальто.