Читать книгу "Пусть мертвецы подождут - Роберт Райан"

Потом, быть может через сотню ярдов, пехота отстала. Белые ленты также закончились. Халфорд не сомневался, что впереди ничья земля. Он поручил сержанту Йейтсу прибавить скорости, и машина стала двигаться живей. По крайней мере для танка. Халфорд велел закрыть все смотровые щели, двери и спасательные люки, и они запечатали себя в танке. Теперь он смотрел на красный направляющий огонёк через стеклянную призму.

И это означало, что ему пришлось всмотреться как следует, когда маяк вдруг заплясал, а потом задёргался из стороны в сторону. Халфорд прижался к призме как раз вовремя, чтобы увидеть, как Тенч зашатался и осел на землю. В него попали.

– Стоп! – заорал Халфорд и изо всех сил заколотил гаечным ключом. «G-Глория» застонала, резко остановилась и переключилась на холостой ход.

Халфорд поднял смотровой щиток. Впереди и впрямь была ничья земля, о которой он так много слышал, безликая как чёрное озеро. Он сомневался, что дальше будет много ориентиров, даже когда по-настоящему рассветёт.

Он разглядел Тенча, лежащего ничком и без движения в нескольких футах от гусеницы, которая должна была вдавить его в землю. Над капралом присел другой человек, офицер, снимая ещё горящий сигнальный фонарь.

– Что вы творите?

– Следуйте за мной! – крикнул этот человек и, прицепив фонарь к собственному поясу, оттащил Тенча на обочину.

«Храбрый малый», – подумал Халфорд. Он бы не хотел оказаться там, на виду у снайпера, с горящим красным фонарём, который почти предлагал: «Застрели меня».

Халфорд снова опустился на своё сиденье, закрыл смотровой люк, велел запустить коробку передач, и они опять поползли вперёд. Сквозь шум двигателя он слышал, как время от времени падают снаряды и через несколько секунд шипит газ. Но громоздкие противогазы с затуманенными стёклышками для глаз означали, что смотреть сквозь призмы или перископы будет почти невозможно. Он увидел, как идущий впереди офицер натянул респиратор. Танкистам придётся попытаться справиться без них.

Звонкий удар. Потом ещё один, как будто в них стрелял мальчишка из игрушечного ружья. Потом более громкий удар и крик. Халфорд повернулся на своём сиденье. Один из пулемётчиков сжимал руку. Пуля пробила более тонкий металл спонсона.

– Ты в порядке? – проговорил он, беззвучно шевеля губами в неустанном грохоте «Даймлера».

Пулемётчик кивнул:

– Обо мне не беспокойтесь, сэр.

«Господи», – подумал Халфорд. Боковые спонсоны всё-таки не были пуленепробиваемыми.

И в этот момент танк стал заваливаться на бок, скользя прочь от горизонтали, бросив половину экипажа на горячие трубы и металлические поверхности. Двигатель сдавленно взвизгнул и затих. Внутри машины повисла странная гудящая тишина, пока ошарашенные люди пытались сориентироваться. Они свалились в воронку от снаряда.

– Мать твою, – сказал кто-то. – Как это случилось?

Оба – Йейтс, водитель, и Халфорд – выглянули через призмы, чтобы понять, каким образом ведущий офицер устроил им такую неприятность. Раздался треск, стекло разбилось, и Йейтса отбросило назад; его лицо утыкали осколки призмы, а на переносице появилась дыра с рваными краями.

– Надо выбираться отсюда, – сказал Халфорд, когда новые пули заскрежетали по передней броне. – Засуньте доски под гусеницы.

– Но Ральф… – начал потрясённый Фиббс, указывая на безвольное тело водителя.

– Я сам умею водить, чёрт побери, – огрызнулся Халфорд, стаскивая мертвеца с его сиденья.

Фиббс попытался открыть дверцу в левом спонсоне, но она крепко увязла в грязи на склоне воронки и продвинулась лишь на дюйм. Он вскарабкался по наклонному полу, хватаясь по пути за все опоры, и сумел распахнуть люк спонсона на правом борту. Теперь дождливую ночь разрывали странные звуки – щелчки, треск, визг, свист и грохот – предположительно, обе стороны делали пробные залпы, готовясь на заре перейти в решительное наступление.

Четверо из танкистов уже покинули машину, когда внутрь пробрался кто-то чужой. Халфорд узнал Левасса. Это он подобрал красный фонарь Тенча. Он завёл их на край этой глубокой воронки от снаряда и бросил в безвыходном положении. Он… это ведь он застрелил Йейтса через смотровую щель? И вдобавок убил беднягу Тенча. Но это означало, что он в лучшем случае предатель, а в худшем – безумный монстр.

– Какого чёрта вы творите? – спросил Халфорд.

– Бросайте танк, – велел Левасс.

– И речи быть не может. Нам надо уничтожить пулемётную позицию.

– Вам не добраться туда в этой машине.

– Нет, если вы будете перед нами. Убирайтесь из моего танка.

Звук выстрела раскатился по внутренней части танка, ударив по барабанным перепонкам. Понадобилось много времени, чтобы в ушах перестало звенеть, – примерно столько же ушло у троих оставшихся танкистов, чтобы понять, что они не ранены. Левасс всадил из своего пистолета пулю в двигатель.

– Думаю, вам лучше уйти, – сказал француз. – Этот танк не должен попасть в руки врага. Немедленно!

Он взмахнул пистолетом, и Халфорд с остальными одновременно пришли к одному и тому же выводу. Левасс был совершенно безумен. Без единого слова они выбрались наружу, в моросящий дождь, и направились обратно к своей линии фронта и пехоте, которую этот помешанный лишил драгоценного прикрытия.

Запирая за танкистами дверь, Левасс отлично осознавал, что его сочтут в лучшем случае сумасшедшим, а в худшем – душевнобольным предателем. Но это было не бо́льшим безумием, чем швырнуть в немцев своим лучшим оружием лишь для того, чтобы раскрыть его секрет. Испорченное горючее должно было намертво их остановить ещё до атаки. Но кто-то всё раскрыл слишком быстро. Вообще-то во многих случаях плохое качество машин почти что сделало за Левасса его работу. Из сорока девяти сухопутных кораблей, которые планировалось отправить в атаку, лишь примерно у половины не было проблем. И, как он считал, если бы этот танк сломался в открывающей фазе наступления, то, возможно, стратеги призадумались бы и снова перевели машины в Ивренш, отложив выступление танков на другой день. Горящую «G-Глорию» должны были увидеть за много миль, она сделалась бы зримым подтверждением того, что сухопутные корабли отправили на войну слишком рано.

Разумеется, Левасс знал, что ему конец. Но, по меньшей мере, он ещё сможет в суде сказать важным военным шишкам, какими они были тупоголовыми и близорукими. А Кэрдью? Что ж, на Кэрдью можно взвалить вину за то, что случилось в Элведене и с людьми в танке. Он был не в том положении, чтобы спорить. Наркотик, маленькие порции которого француз давал инженеру, чтобы сделать его внушаемым и уступчивым – мексиканцы называли экстракт дурмана «Esclavo de los Dioses», «Раб богов», – использовался в бо́льших дозах ацтеками, чтобы убедить предназначенных в жертву в том, что они умирают ради высшего блага. Но, видимо, даже маленькая доза пошатнула рассудок Кэрдью. Иначе зачем он убил себя таким мелодраматичным образом?