Читать книгу "Изнанка - Сергей Палий"

Он резко поднялся на ноги и осмотрелся.

Пейзаж удручал не по-детски. Будто кто-то взял столичную подземку, тщательно перемешал, испоганив, ее компоненты и свалил в кучу. Гнутые рельсы, искореженные остовы вагонов, нагромождения трухлявых шпал, сегменты эскалаторов, арматура, зеркала с россыпью амальгамы, но без стекла, обломки турникетов, осколки барельефов и чугунные люстры без плафонов, потрескавшиеся мраморные панели, силовые кабели, железобетонные плиты...

Под ногами – россыпь каких-то листочков. Взяв двумя пальцами один из них, он с удивлением узнал знакомый магнитный билет для проезда в метро.

А над всем этим хаосом – призрачно-лиловое зарево, поднимающееся откуда-то из-за невидимого горизонта и плавно растворяющееся в пустом темном небе.

Ну и ну. Куда же их занесло?..

Таусонский спохватился и принялся искать остальных.

Рысцов с Аракеляном обнаружились за металлоконструкцией неизвестного назначения, похожей на гротескного ежа огромных размеров. Профессор уже потряхивал головой и пытался прийти в себя. Его смуглое лицо было усыпано мелкими капельками пота, матово поблескивающими в сиреневом сиянии. Валера же пока не двигался, неудобно скривив шею и уронив голову на жестяной ящик. Одна его нога была босая – тапочка валялась неподалеку. Павел Сергеевич испугался было, что он помер, но, приглядевшись, заметил, как вздымается порванная хламида на груди. Дышит.

– Андрон? – вопросительно поморгал Альберт Агабекович, видимо, не узнавая подполковника.

– Здесь я, – донесся ворчливый голос из-за шпалы. После этого она была отодвинута, и гений freak-режиссуры предстал во всей красе.

Надо сказать, повезло ему меньше всех. Полрожи опухло, глаз заплыл, наливаясь фингалом, который не сразу можно было распознать в фиолетовом свете, одно плечо покрылось ожоговыми волдырями, а другое было солидно исцарапано.

– Модно выглядишь, – неумело улыбнулся Таусонский, помогая ему выбраться из-под груды деталей и алюминиевого сора.

– Что за звук? – спросил он, отряхиваясь. – Будто заводской цех неподалеку...

– Дьявол его знает. Профессор, вы-то хоть понимаете, где мы?

Аракелян смахнул подрагивающими волосатыми пальцами пот с благородных залысин, поправил волосы и, старчески отдуваясь, встал. Посмотрел по сторонам, запрокинул голову вверх, заостряя трогательный кадык, и гулко проговорил:

– Мы в изнанке.

– Стоп, – тут же возразил Павел Сергеевич. – Не пойдет, так-сяк. Я не сшиз, следовательно, не могу попасть в изнанку. Стало быть, версия отпадает.

– Я тоже не сшиз, – пожал плечами Аракелян.

– И я, – буркнул Петровский, приседая рядом с Валерой и аккуратно приподнимая его голову.

Профессор перестал любоваться призрачной зарницей на небесах и посмотрел на подполковника. Развел руками – мол, я-то в чем виноват.

– Значит, – сказал Таусонский, пристально глядя на него, – мы все-таки в изнанке. Эс опять изменил правила этой сраной игры в угадайку? Допустим. А где эти... уродцы?

Аракелян вновь развел ладони в стороны. Кажется, его происходящее забавляло чисто с научной точки зрения.

«Просто фурор, – подумал гэбист. – Оказались у черта на копыте. Близкий к помешательству на многогранности мира ученый, потерявший веру в людей киноман и внезапно агонизирующий пророк-недоучка. Ах, да, еще никак не могущий забыть о должностных обязанностях контрразведчик. Абалде-еть...»

Тем временем Андрон легонько щелкнул Рысцова по носу:

– Эй, хватит бравировать...

Валера бормотнул неразборчиво, пожевал губами и дернулся. Таусонский и Аракелян отошли в сторону и принялись что-то обсуждать вполголоса.

– Знаешь, – сказал Петровский, понимая, что Рысцов все равно не слышит его, – мне чуть-чуть жаль студию и большое кино. Там, бесспорно, много грязи, разврата и вообще... дерьма всякого. Но мне жаль. Это была моя жизнь. А когда-то и твоя тоже, дружище. – Он усмехнулся и сделал привычное движение рукой, чтобы поправить шляпу. Ее не оказалось на месте. – Помнишь, как мы монтировали по выходным первые неказистые фильмы? Собирались у меня дома с Митиным и Копельниковым, тоннами жрали лазанью с курятиной и запивали ледяной кока-колой. Первый самопальный тираж DVD, рассованный по знакомым, потом первый контракт... Капитана когда тебе дали в ментовке, помнишь? Обмыли на славу. Нажрался ты, словно последний гусар, и нет бы упасть рылом в салат, как все приличные люди... не тут-то было! Вспомнил, зараза, что у тебя есть какой-то приятель в госпитале. Посреди ночи позвонил, построил его... «Скорая» с фанфарами за тобой приехала, мы с сослуживцем твоим затащили тебя на носилки, оставили других дальше пьянствовать. А ты, свинья, поешь что-то патриотическое и поблевываешь изредка на окружающих. Привезли в госпиталь, там врачи констатировали сильнейшее отравление, желудок промыли, всего ведь буквально наизнанку вывернули, чуть ли не яйца заменили... Ты протрезвел, как полагается, и обратно с мигалками... Догуливать. Как же, водка-то осталась, не пропадать же добру. Это ж надо умудриться – налакаться до синих помидоров два раза за одну ночь.

Рысцов вдруг открыл глаза и, пытаясь сфокусировать взгляд, хрипло выцедил:

– Как сейчас помню... едва не сдох тогда...

Андрон перестал лыбиться и бешено завращал незаплывшей зенкой. Рявкнул, поднимаясь:

– Скотина! Я ему тут душу изливаю, а он оклемался и слушает! Бравада?! Ты чё не сказал, что очнулся?!

Валера осклабился так гадко, как только умел:

– Пропустить такие блистательные мемуары? Я что, похож на дурака?

– Ты похож на бессердечного слюнтяя!

– А ты на тупого сентиментального качка! Выжми-ка мне жилетку – мокро...

После этих слов Петровский стал по-настоящему страшен. Бугры мышц рефлекторно вздулись под рубашкой, дуля под глазом приняла еще более фиолетовый оттенок. Он не глядя выдрал откуда-то железный прут и согнул его в греческую «гамму».

Рысцов откровенно потешался, постепенно возвращаясь к жизни.

От накатившей в тоннеле лихорадки не осталось и следа, лишь в голове слегка шумело. Он поморгал и вдруг понял, что шумит не в черепе, а где-то... везде. Однажды он уже слышал этот странный гул. И видел это призрачно-лиловое зарево. Дежа вю...

«Изнанка!» – вспыхнуло в мыслях.

И события минувших дней навалились на него всей тяжестью, будто их кто-то выкорчевывал из десен памяти без наркоза.

Его зовут Всеволод. Мужичонка в солидолово-оранжевой безрукавке, наброшенной на мышиного цвета спецовку... писклявый голосок. Худой, небритый, некрасивый... Сти говорила с ним о том, как можно подчинить себе эс – сначала обещала творить добро для всех людей, после, не добившись результата, угрожала. Потом что-то произошло, и он исчез. Что же случилось? Какой-то переполох, разметаемые ураганом магнитные билеты вперемешку с тоннами стали... И все. Больше они не видели Всеволода...