Читать книгу "Ученица чародея - Галина Манукян"

Тем временем мсьё Годфруа отпустил меня и торжествующе вскинул подбородок:

– Теперь я – один из них, я – барон. Равный. Никто этому не смог помешать. И я смету каждого со своего пути, кто попробует! Я еще докажу, кто скот.

– Но при чем здесь ваш сын? Мы о нем говорим, – проговорила я в запале.

– Он предатель.

– Разве не вы предали сына первым? Вы же пытались убить душу Этьена! Да-да, я знаю об экспериментах с демонами. Но его душа хотела жить и боролась. Несмотря на «отцовскую любовь»…

– Вздор! – он встряхнул меня, как тряпичную куклу. – Замолчи!

Меня было не заткнуть:

– Не получив душу, вы отдали на растерзание тело Этьена. Демонам, инквизиторам, палачам в тюрьме. Со счета не сбились?! И вы смеете обвинять его в предательстве?! Если сын – не марионетка, не чучело, набитое отцовскими грехами, значит, быть ему колесованным, так?!

– Стерва! – Чернокнижник оттолкнул меня с такой силой, что я отлетела вглубь комнаты и упала на паркет.

Жесткий край корсета впился в ребра, я отбила бедро, но как бы больно ни было, внутри меня слишком ярко горело негодование, чтобы хоть одна слезинка выступила на моих глазах. Опираясь о столик, я поднялась. Ему не испугать меня…

Выражение лица мсьё Годфруа вновь стало уверенным и беспощадным. Он одернул камзол, и его губы скривились в дьявольской улыбке:

– Я прав, потому что я прав. Для душеспасительных бесед я пойду к кюре. Жена мне нужна для другого.

– Я не стану вам женой. Вы уже женаты. А я обручена с Этьеном.

– О-ля-ля, телóк уже успел забраться к тебе под юбку? – догадался лекарь. – Лихо! Но для меня это не помеха. И к слову, я получил развод. Вообще, Абели, лучше благодари за то, что привез свидетелей в Париж и устранил Этьена. Ведь страшный-престрашный демон может вернуться в любой момент и утянуть очередную жертву. Возможно, тебя… А щенок об этом даже знать не будет.

– Жюли? – у меня пересохло во рту. – Это он убил Жюли?..

– О да, а кто же еще? Когда встал выбор, и нужно было либо откупиться от духа, чтобы вернуть сына, либо потерять его, я пожертвовал своей женщиной. Не задумываясь! – проскрежетал зубами лекарь. – А Этьен, что он сделал взамен? Из-за юбки отца продал! Да будь он проклят, Иуда!

Я сглотнула, в желудке похолодело. Мсьё Годфруа небрежно бросил:

– Теперь все куда проще – не станет Этьена, не выползет наружу голодный демон. Считай, я избавил мир от убийцы.

– Вы – дьявол во плоти! И мир нужно очистить от вас! – я окинула взглядом комнату. Жаль, старинные копья и мечи украшали стену в кабинете, а не в этой гостиной. Увы, пяльцами с вышивкой или фарфоровым блюдцем этого гада не убить. И я снова пожалела об утраченной силе.

Мсьё Годфруа перехватил мой взгляд и ехидно заявил:

– Абели, дорогая, гнев тебе не идет. Подумай о душе, смирись. Как истинная христианка.

– Ненавижу вас.

– Как тебе будет угодно, – пожал плечами лекарь. – Но если я решил, что ты станешь моей женой, ты ею будешь. Силы моего магнетизма[9]хватит, чтобы графиня де Клермон не отступила от своего решения. А если начнешь чинить мне препятствия, ты станешь мне просто не нужна. Найду другую дурочку с приданым. А тебя, не задумываясь, отправлю на костер. Даже фабриковать ничего не придется – кто угодно из свиты короля Савойи расскажет на суде об ужасной ворожбе юной ведьмы в Шамбери. Десятки свидетелей! Ты постаралась на славу. К ним прибавятся стражники в замке Майа, несчастные жители Бург-ан-Бресса, они до сих пор трясутся при воспоминании о черном снеге и прочей дьявольщине… Ты – лакомый кусок для инквизиции.

– Вы повторяетесь, сударь, – процедила я, пытаясь не выдать предательскую дрожь.

– О, хорошую песню можно и повторить. Она ведь задевает за живое! – глумился чернокнижник. – Возможно, тебе будет приятно знать, Абели Мадлен, что твоя давняя приятельница, графиня Жанна де Веруа как раз прибыла в Париж? Как, по-твоему, она простила тебе тот подарочек на лице? А гнев любовника? Говорят, после твоего исчезновения он здорово отходил ее хлыстом. Вот она и сбежала, бедняжка, сюда. Чудо, а не свидетельница!

Меня прошибло холодным потом, но я пообещала:

– Выдадите меня, я выдам вас.

– О-ля-ля, уже боюсь! – цокнул языком лекарь. – В отличие от тебя, дорогая, я не лишился магии, и исчезну из виду раньше, чем кто-либо надумает меня преследовать.

С видом хозяина чернокнижник уселся в кресло прямо перед остолбеневшей графиней. Судя по довольной мине, мсьё Годфруа чувствовал себя, как сытый кот, играющий с мышью. Я стиснула зубы.

– Однако помилуй, Абели Мадлен, зачем нам с тобой излишняя суета? – он театрально развел руками. – Не будет ли разумнее избавить друг друга от мороки? Сейчас я щелкну пальцами, и графиня услышит мой возглас: «О, нет! Я узнал ее, это коварная ведьма из Савойи! Спасайтесь!» – мсьё Годфруа сымитировал шутовской испуг, а затем снова заговорил нормальным голосом: – Ну, и все прочее. Либо графиня де Клермон очнется под любезный разговор едва знакомых друг другу людей и решит, что задумалась на мгновение. Все будет чинно и благородно, как в лучших домах. Поразмысли, дорогая. Что ты выберешь?

Он поправил манжету и вальяжно махнул рукой в мою сторону.

Я молчала. Хладнокровно рассуждать было трудно. Хотелось кричать, топать ногами, раствориться в воздухе, наконец, лишь бы не унижать себя разговором с подлецом. Я задыхалась от гнева и чувствовала себя загнанной в угол. Чернокнижник не шутил. Но разыгранное им действо было настолько гнусным, что казалось чудовищной постановкой комедианта, не более. Оттого моя участь беспокоила меня на толику меньше, чем судьба Этьена. Возможно, завтра я окажусь на его месте, возможно, восприму как спасение шелковый шнурок, затянувшийся на моей шее. Однако сейчас я стою в атласном платье в роскошной зале графского особняка, а мой любимый томится на сыром полу в тюремной камере или висит на дыбе в ужасной башне Бонбек. Его действительность была куда более жестокой, чем моя. И потому более реальной. Так мне ли роптать?

Огюстен был триста раз прав. Я должна держаться. Ради Этьена. Вздохнув глубоко, я попыталась взять себя в руки. С каждым следующим вдохом я ощущала, как мое тело, моя душа покрывается изморозью, застывает, словно ноябрьское яблоко во льду. Нельзя дрожать, нельзя чувствовать. Слишком большая роскошь для меня – быть слабой. Я буду плакать потом. Если получится…

Лекарь смотрел на меня выжидающе, поглаживая пальцами-клешнями бурые усы, а я набиралась решимости.

Итак, смогу ли я хоть чем-то помочь Этьену, если окажусь в соседнем застенке? Будет ли Огюстену дело до спасения Этьена, если понадобится спасать меня? Найдется ли вообще хоть одна живая душа, которая будет искать справедливости и милосердия для убийцы из простолюдинов? Ответы напрашивались сами собой.