Читать книгу "Укок. Битва Трех Царевен - Игорь Резун"

— Ну, б…ди, потом в столовую не суйтесь!

Да и ушла. Жители приюта понемногу просыпались. Старухи возили сморщенными конечностями под простынями. Алкоголичка было проснулась, но тут же сорвала с соседней постели подушку, надвинула ее на свалявшиеся космы и захрапела снова. Встала только шлюшка. Она поднялась и голая пошла к окну, почесывая выбритую санитарами промежность. Затем повернула головку с жидкими волосиками и глянула на цыганок:

— Во, б…! Цыганья тут еще не хватало! Будете п…ть че-нить, башку оторвем!

И пошла, тряся тощими, в синяках, ягодицами, к раковине в углу — умываться и фыркать.

На завтрак они не пошли. Обе давно научились обходиться какое-то время вообще без еды, если не было еды хорошей. Молодую шлюху вскоре увезли на допрос. Пришел молоденький милиционер, и она долго выделывалась, стараясь показать ему все свои синюшные прелести, но вынуждена была натянуть скукоженное после прожарки платье и уйти. Алкоголичка проснулась и, сидя на кровати, тупо бормотала что-то.

В эту минуту в палату зашла женщина. Монашка. Сине-белое ее одеяние струилось по полу, по грязному линолеуму, нисколько, казалось бы, не пачкаясь от него. Это сочетание цветов выдавало в ней монашку ордена Святой Терезы — организации, которая всегда помогала новосибирским бездомным. Брови Мириклы при виде ее взлетели вверх, а монашка, заметив новеньких, сразу направилась к ним.

— Храни вас Всеблагой Господь, во имя Отца, Сына и Духа Его! — Она перекрестила женщин тонкими, как спички, пальчиками и присела на краешек соседней кровати. — Христианской ли вы веры, сестры?

У нее были, как у всех монашек, очень бледное, никогда не знавшее радости загара лицо, тонкие губы, прямой носик, редкие, выщипанные брови и блеклые глаза. Это были глаза, повидавшие столько мирских скорбей, что быть выразительными попросту уже не могли. Но волосы монашки — это то, чем она выделялась. Огненно-рыжие, непокорные, вьющиеся, они рвались из-под голубой косынки с белым крестиком. В худых руках — Библия в толстом фиолетовом переплете, из-под подола выглядывают белые кроссовки…

Она смотрела на цыганок, а чисто вымытые Мирикла и Патрина (душ они приняли с огромным удовольствием, санитаркам даже пришлось их оттуда выгонять) — на нее. Мирикла сидела прямо, вполоборота, а девочка, сбросив ненавистные, хлопающие по пяткам тапки — по-турецки, сплетя ступни. Монашка смотрела без всякого страха или презрения.

— Меня зовут сестра Ксения, — ровным голосом представилась она. — Я прихожу сюда каждый день.

Мирикла пошевелилась. Улыбка тронула ее красивые губы, не потерявшие точености и изящества даже без косметики.

— Да будет вам известно, сестра Ксения, цыгане никогда не были никем, кроме как добрыми христианами, — проговорила она, — со времен исхода из Индии, из Гузурата, в триста девяносто девятом, во время завоевания страны Тамерланом. Более того, мы — православные. Не знаю, будет ли это вам угодно.

Она храбро расстегнула свою кофту, приобнажая грудь, чтобы показать сестре Ксении блеснувший крестик.

Та удивилась, но удивилась вовсе не информации о вероисповедании цыган. В блеклых зрачках мелькнул интерес, монашка склонила голову.

— Богу все равно, какой форме креста Его, Всеблагого и Вседержителя, поклоняется человек. Я принимаю ваше право в выборе православия. Скажите, сестры, как я могу помочь вам, нуждаетесь ли вы в чем-либо?

На ее белый воротничок, азартно жужжа, готовилась сесть жирная приютская муха, но, едва подлетев и покружившись, с возмущенным гудением улетела: слишком чисто.

— Вы можете выслушать нас? — помедлив, проговорила Мирикла и быстро оглянулась на палату, но алкоголичка снова спала, уже сидя, а старухи по-прежнему только подрагивали под простынями.

— Я слушаю вас, да хранит вас Господь.

Монашка снова ожидающе склонила голову. Мирикла посмотрела на Патрину внимательно и заговорила негромко:

— Думаю, вы сведущи во всемирной истории, сестра, насколько я могу предполагать по знаку на вашей сутане. Ведь в Терезианском Университете в Бангалоре неучей не приветствуют?

Не обратив внимания на ее, на этот раз неприкрытое, пробившее даже привычную маску изумление, Мирикла продолжила:

— Так слушайте же меня. Итак, в десятом веке наши предки, гонимые наступлением монголов, начали откочевывать из Индии. При дворе Раджи Амритсара они были танцорами, флейтистами, кузнецами и золотых дел мастерами. Часть из нас повернула в сторону Палестины и Египта, где и осталась. Предки вот этой девочки, сидящей перед вами, пошли в Иран. Персия тогда милостиво принимала всех, не требуя верности какой-либо религии: лишь бы платили налоги. Некоторое время предки ее жили в нынешнем Тебризе. И только начавшиеся распри между персидскими правителями и низаритами-исмаилитами вынудили их покинуть Персию и следовать в Византию, еще более благосклонную к иноверцам. Там они и остались. На Пелопонессе первый известный ее предок, Симон Маг, получил в тысяча триста семьдесят восьмом году грамоту императора Константина, которому помогал в охоте. Затем мы можем отследить потомков Симона Мага с тысяча четыреста семнадцатого года, когда большая группа цыган, под угрозой натиска турок на Византию, двинулась в Западную Европу. Табор возглавлял избранный общинами король Синдел со своими «воеводами»: Михаилом, Андреем и Пануелом, который и был прямым потомком Симона Мага, единственным уцелевшим на тот момент. В таборе насчитывалось триста верховых мужчин в хорошем облачении. Прежде всего цыгане получили у венгерского дворянина Миклоша Гара грамоту, дающую право на свободное передвижение и неподсудность местным властям. Эту грамоту табор вскоре заверил у императора Сигизмунда. Она была выписана именно на Пануела. И эта грамота существует до сих пор! Далее табор разделился на четыре части. Король Синдел откочевал через Чехию в Германию, а табор Пануела через Прагу и Дрезден направился к берегам Северного и Балтийского морей — в сторону Гамбурга, Любека, Ростока. Некоторые части от него откололись на юг — к Мецу и Страсбургу. В этой части была и дочь Пануела, Синда. Она вскоре стала флейтисткой при дворе герцога де Меца. С этого времени предки Патрины… да, эту девочку зовут Патрина… живут во Франции. Религиозные войны рассеяли их по стране, но в тысяча четыреста двадцать третьем году император Сигизмунд выдает родному брату Синды, воеводе Ладиславу, грамоту. Я помню ее наизусть, сестра Ксения, так как много раз держала ее в руках. Вот она: «Мы, Сигизмунд, король Венгрии, Богемии, Далматии, Хорватии и других земель… Наш верный Ладислав, воевода цыган, и те, которые зависят от него, обратились к Нам с нижайшей просьбой оказать им Наше особое благоволение. Мы соизволили принять эту почтительную просьбу и не отказали им в такой грамоте. В соответствии с этим, если вышеназванный Ладислав и его народ появятся в каком-то из мест нашей империи, в городе или селе, мы предписываем вам проявить верность по отношению к Нам. Вам следует оказать покровительство этому народу всеми способами, дабы воевода Ладислав и подвластные ему цыгане могли бы проживать без ущерба в стенах ваших городов». В это же время Синда погибает во время заговора и осады Меца герцогом Компьенским. А Ладислав со своим табором остается на территории нынешней Венгрии. В семнадцатом веке потомки Ладислава, утерявшие свое положение, перебираются в пределы Польши. На границе их задерживают. В тюрьму помещены: пятидесятилетняя Мари (она же Мараус, она же Гроссенор) — это прямой потомок Ладислава по мужской линии; тридцатилетний вожак табора Мейо (он же Энгельбер, он же Ливма), его жена Минсбургетт и двенадцатилетняя дочь Альбертина. С этой двенадцатилетней девочки начинается полностью подтвержденная генеалогия Патрины, по документам архивов Республики Польша и России. Я не буду вам рассказывать, сестра Ксения, как в петровскую эпоху потомки Альбертины оказались на русской службе в качестве «поводных» русского царя и как развивалась история далее. Единственное, что я могу сообщить сейчас, — это то, что в тысяча девятьсот тринадцатом году в семье конского барышника Егория Лойко родилась прабабушка Патрины, московская цыганка Лизетта. Семья Лойко, кстати, много жертвовала на благотворительность, в том числе на создание первого Католического Странноприимного Дома на Малой Якиманке, хотя все члены семьи были крещены в православие.