Читать книгу "Абу Нувас - Бетси Шидфар"

Он не раз задумывался о том, что надо написать Фадлу и Амину, пусть вазир похлопочет за него, ведь Амин не помнит долго зла, да и какое зло причинил ему Хасан?!

И однажды рано утром, когда соседи еще спали, взял калам и, преодолевая внутренне сопротивление, вывел:

«Вспомни, повелитель правоверных, всегда вспоминаются дни, проведенные вместе!

Я рассыпал перед тобой жемчуг свой, о жемчужина рода Хашима!

Пожалей того, кто сеял жемчуг перед твоим жемчужным лицом».

Потом он написал вазиру длинные стихи о том, что тот научил его благочестию и набожности своим примером. Стихи можно понять как серьезные, и как шуточные, Фадл сумеет оценить их!

Отправив со стражником бумаги во дворец Фадла, он стал ждать. И снова написал Амину, отбросив гордость и умоляя о помиловании.

Однажды в подземелье вошел маленький старик в огромной чалме. Хасан видел его не раз во дворце — это был дядя Фадла ибн ар-Ра, добрый и немного недалекий человек. Амин очень любил его именно за эти качества. Поздоровавшись и прочитав молитву, он стал опрашивать всех, за какой грех или преступление они содержаться здесь.

Когда очередь дошла до Хасана, старик спросил:

— А ты, молодец? Я смотрю на тебя, и мне кажется, что я где-то уже видел твое лицо, но не могу вспомнить. Почему ты находишься с еретиками, разве ты тоже из их числа?

— Упаси Аллах! — ответил Хасан, которого забавляла наивность старика.

Тот продолжал:

— Может быть, ты поклоняешься барану или тельцу?

— Я ем и баранину и телятину, а не поклняюсь ей, — весело ответил Хасан. — А теперь я так голоден, что могу съесть и шерсть с барана.

— Может быть, ты поклоняешься солнцу?

— Я так ненавижу его, что не сижу на солнце, особенно в полдень.

— Но за что же тебя заключили? — округлил глаза старик.

Хасан поднял руки:

— По наговору, достойный шейх, по подозрению, но я невиновен!

— Да, да, должно быть так, клянусь Аллахом, я верю тебе, ты говоришь правду, я вижу это по твоим глазам, а ведь ни один преступник и еретик не может укрыться от моего взора. О Боже! Держат в темнице невинных людей! Где же справедливость, которую завещал нам Аллах и его пророк? Я сейчас же пойду к моему племяннику, пойду к повелителю правоверных и расскажу ему о тебе, и тебя выпустят, сын мой, не беспокойся!

— Да благословит тебя Аллах, достойнейший старец! — склонился перед ним Хасан, чтобы скрыть улыбку, и еще раз удивился хитрости Фадла, умевшего помочь ему и остаться в стороне.

Прошло еще несколько дней, и Хасан начал терять надежду выйти из темницы. Но в один из нестерпимо душных вечеров он услышал шум, испуганные голоса стражников. Дверь открылась.

— Хасан ибн Хани, тебя зовет повелитель правоверных! — крикнул кто-то, и Хасан вскочил и, путаясь в полах одежды, бросился к выходу. У дверей его ждали закрытые темной тканью носилки.

— Садись, Абу Али! — сказал чей-то незнакомый голос, и Хасан увидел Каусара. — Ты не очень грязный?

— Нет, — ответил Хасан. — Нам разрешали посещать баню.

— Тогда садись рядом со мной.

Амин встретил Хасана, будто ничего не случилось. С улыбкой оглядев его, он заметил:

— Ты похудел и побледнел, Абу Али. Нам понравились те стихи, которые ты посылал дважды. Мы внимательно прочли их и нашли там подобающее узнику и грешнику смирение. К тому же за тебя просил почтенный и богобоязненный старец, к словам которого мы прислушиваемся.

Потом, как бы невзначай, Амин добавил:

— А Сулейман ибн Мансур надоел нам своими жалобами на тебя, так что мы решили тебя выпустить и наградить, и пусть лопнут от злости все сыновья Мансура, они стали слишком много вмешиваться в дела халифата.

«Вот истинная причина моего освобождения», — подумал Хасан, а Амин так же благосклонно говорил:

— Но мы надеемся, что ты откажешься от своей привычки и больше не будешь пить вино, запрещенное Аллахом!

— Да, повелитель правоверных, я откажусь от него навеки!

— А если все-таки будешь пить?

— Тогда повелителю правоверных будет дозволено Аллахом пролить мою кровь!

— Хорошо, я отпускаю тебя и приказываю выдать тебе на первый раз пять тысяч дирхемов, чтобы ты мог поправить свое здоровье!

— Благодарю повелителя правоверных! — поклонился Хасан. Во рту у него было горько, и, выйдя на улицу, он с наслаждением сплюнул.

ХХX

Хасан с трудом поворачивается на бок. Болит все тело — ноги, грудь и особенно живот. Он проводит рукой по животу и закусывает губы от боли — внутри все вздулось, так что трудно передохнуть. Когда Хасан сильно выдыхает воздух, в горле что-то клокочет и с губ стекает тонкая струйка крови. Лекарь подает ему какой-то терпкий вяжущий напиток с запахом айвы, и Хасан закрывает глаза.

С улицы доносятся какие-то глухие удары, крики. Лекарь вздыхает:

— Пропал Багдад! Горе его жителям и проклятие тем, кто затеял смуту!

Потом он со вздохом поднимается и отходит от постели, Хасан, чувствуя, как постепенно утихает боль, начинает вспоминать.

Все началось с пирушки, которую устроил Исмаил ибн Нейбхат. Тогда еще Хасану показалось, что рис с каким-то странным привкусом, и он спросил Исмаила, откуда родом его повар — не с южных ли островов, где люди кладут в пищу все пряности разом. Исмаил тогда как-то смешался и ответил что-то невразумительное.

Только придя домой, Хасан задумался и вдруг похолодел: а если Исмаил подсыпал ему яду? Ведь он повсюду хвалится, что отомстит Абу Нувасу за его стихи: «Этот человек утверждает, что я скуп, — говорил он. — Ну что ж, я ему отомщу так, что он узнает мою щедрость». Хасан тайно советовался с Ибн Бахтишу, и тот дал ему противоядие, действующее против всякой отравы. Каждое утро, просыпаясь, поэт долго смотрел на себя в серебряное зеркало, ощупывал живот, глаза — говорят, что действие яда сказывается раньше всего на глазах. Ничего не болело, но мысль о яде не оставляла Хасана — он вспоминал все истории об отравлениях, которые слышал когда-то, о лекаре Нейбахта, умеющем составлять хитрые отравы, и ему становилось страшно.

У халифа дела шли все хуже. Войско Мамуна под предводительством жестокого и непримиримого Тахира приближалось к Багдаду, захватывая одну область за другой, провозглашая там власть нового повелителя, и полководцы правящего халифа не могли остановить его. Амин стал еще более несдержан, и придворные боялись попадаться ему на глаза.

Однажды утром Лулу разбудил Хасана:

— Вставай, господин мой! Дурные вести!

Хасан нехотя поднялся, по привычке ощупывая живот:

— Что случилось, что ты кричишь? Разве тебе не известно, что у меня по утрам и без того болит голова?