Читать книгу "Московский бенефис - Леонид Влодавец"

— Вас беспокоит корреспондент газеты «Бред наяву» Николай Коротков. Я с некоторым опозданием прочел вашу публикацию 1988 года о землетрясении в Армении. Там вы упоминали об экстрасенсе Белогорском, помните?

— Да, я помню, господин Коротков. Я мог бы вам о нем рассказать подробнее, но, к сожалению, у меня сейчас нет времени. Мне через двадцать минут надо быть на небольшом приеме, и если я опоздаю хотя бы на десять минут, то мне будет очень неудобно. Завтра в одиннадцать утра я буду на одной пресс-конференции, может быть, вам удобно будет туда подъехать? Там вход свободный.

И он дал адрес, куда. Я вовремя нажал кнопку встроенного в телефонный аппарат диктофона и записал этот адрес, не разыскивая записную книжку и карандаш.

Чудо-юдо связался со своим другом-редактором, и тот пообещал, что в десять утра корреспондентское удостоверение будет у меня на руках.

ВСТРЕЧА НА ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИИ Утром мне пришлось вставать рано, чтобы Лосенок успел меня отвезти к Соломонычу, а тот сделал из меня Короткова. Дальше я покатил своим ходом, в десять заехал за удостоверением к главному редактору «Бреда наяву», а еще через час добрался до какого-то бывшего красного уголка, расположенного в полуподвале обветшалого дома постройки тридцатых годов. Именно это заведение находилось по адресу, который мне сообщил Салливэн.

Вход был действительно свободный, несмотря на то, что у дверей прохаживался охранник с милицейской дубинкой у пояса, а в предбаннике, перед входом в зал, сидела какая-то девочка, регистрировавшая всех прибывающих и при этом просматривающая удостоверения. Эта же девочка раздавала всем пресс-релизы.

Народу, то есть представителей прессы, было человек двадцать, не больше. Примерно половину составляли импортные: японские телевизионщики готовились вести видеозапись, скучный толстый немец оглядывал пожелтевшие плакаты времен «перестройки», украшавшие стены запыленного зала, два или три фотографа прикидывали освещенность. Мистера Салливэна я увидел позднее и сразу же узнал по фотографии в газете шестилетней давности. Он был одет в джинсовый костюм и подстрижен, как морской пехотинец времен Вьетнама. Дымчатые очки в тонкой позолоченной оправе придавали ему интеллигентность, но дядя это был крупный, увесистый и, несмотря на свои полсотни лет с гаком,

мог, наверно, неплохо двинуть любого агрессора. Самое интересное, что,разглядывая его в яви, я ощутил то, чего не чувствовал, когда рассматривал на фотографии: его лицо показалось мне знакомым. Когда и где мы могли встречаться?

Чудо-юдо от прессы держался подальше. Во всяком случае, интервью давал только тем изданиям, которые были на коротком поводке и доносили до читателей исключительно ту информацию, которую хотел дать о себе Сергей Сергеевич. Салливэн в эту славную когорту работников пера не входил. Мишенька-братик, наверно, не против был бы потрепаться с журналюгами и устроить себе паблисити, но папа за это снял бы с него штаны. Поэтому и Михаил Сергеевич не позволял себе приглашать в «Барму» лишних писак, за исключением тех, которые побирались рекламой и за лишнюю сотню баксов готовы были изобразить Мишкину фирму флагманом мирового капитала. Ну уж российского-то обязательно. Так что ни по линии отца, ни по линии брата я с Салливэном контактировать не мог. А уж мой-то образ жизни вообще исключал какие-либо интервью. Правда, сам я уже не раз работал под маркой представителя прессы. К сожалению, ни один из граждан, с которыми я общался, так и не прочел о себе в газете ни строчки, хотя в этом были виноваты самые разные обстоятельства. Но с Салливэном у меня не было никаких дел — это точно. Где же я его видел, черт побери?

Начало пресс-конференции оттягивалось. То ли еще кого-то из журналистов не было, кого очень надо было дождаться, то ли кто-то из самих устроителей пока не прибыл. Я решил пересесть к Салливэну, который со скучающим видом вертел в руках диктофон.

— Мистер Салливэн? — спросил я. — Здравствуйте, я Коротков из «Бреда наяву». Вчера вечером я вам звонил.

— Очень приятно, Николай, — Салливэн улыбнулся, и я опять с удивлением отметил, что уже видел где-то такую улыбку. — Извините, что не мог подобрать иного места для встречи, тем более что организаторы этого шоу не очень ценят чужое время. Вас интересует то, что здесь намечается?

— Честно скажу, я даже не очень в курсе дела. Я послушал, о чем шепчутся коллеги, и понял, что здесь будет идти разговор о создании какой-то новой партии. Лет пять назад это было бы интересно, а сейчас, когда их напеклось уже под сотню… Кроме того, я почти не интересуюсь политикой. Экстрасенсы, аномальные явления, нетрадиционные методы лечения, НЛО — вот это мой хлеб.

Салливэн кивнул и улыбнулся. Нет, граждане, эта улыбка не была тем самым «рабочим», американским оскалом, который еще у ныне покойного президента Никсона был хорошо натренирован. Я мог видеть ее только у одного человека…

Дональд глянул на свой «Роллекс», чуть отодвинув вверх рукав куртки, и тут я увидел татуировку, которая могла, быть опять-таки только у одного человека из тех, кто прописался в моей памяти.

— Утенок Дональд? — именно этот диснеевский герой был вытатуирован на запястье Салливэна. Но я непроизвольно произнес «Donald-Duck», и Салливэн как-то непроизвольно дернулся. Ведь это была его кличка, которую дали ему ребята из роты «Браво» двадцать два года тому назад или даже больше… И когда я произнес слова «Donald-Duck», интонация у меня была такая, будто я не просто узнал утенка-морячка, изображенного на картинке, а назвал Салливэна по этой старой-престарой кличке.

Он посмотрел на меня. Даже с приклеенной Соломоновичем бороденкой я не выглядел старше тридцати. Поэтому мистер Салливэн еще раз улыбнулся, на сей раз, видимо, собственным мыслям. Конечно, русский парень не мог знать о том, как именовали подчиненные командира роты «Браво» в 1971-1972 годах, он просто узнал знакомую фигурку из мультфильма…

Да, Коротков в это время мирно жил под детдомовской крышей, лопал казенную кашу и готовился стать пионером. А вот приват Браун уже несколько месяцев кормил своей кровью москитов то в горных, то в затопленных дельтой Меконга джунглях. И в общем, именно приват Браун нес некоторую ответственность за то, что мистер Салливэн сидел сейчас в жестком кресле в бывшем красном уголке, а не превратился за 22 года в скелет, погребенный где-то в болотной жиже…

— О, в России теперь хорошо знают наши мультики! — заметил Утенок Дональд, подмигнув мне. — Однако они по-прежнему не начинают. Чувствую, что через полчаса мне придется уйти. Давайте побеседуем на вашу тему. Значит, вас интересует Белогорский?

— Да, я хотел бы написать о нем статью или взять у него интервью, но перед этим стоило бы поговорить с людьми, которые были живыми свидетелями того, как проявлялись его суперспособности.

— Сразу скажу, что я был свидетелем только одного случая, о котором уже все написал. У вас эту газету мало кто читал, поэтому вполне сойдет за свежую новость, верно?

Вот именно так он улыбался тогда, когда легким тычком выпихнул меня из вертолета, когда я — Браун, Браун, конечно! — замешкался поперек двери в момент высадки. Легкое презрение к сопляку-неумехе — вот чем была заряжена эта улыбка. Но уже семь часов спустя Утенок Дональд улыбался совсем по-иному. Потому что от меня, привата Брауна, зависело, встретится ли он со своими родичами или останется в болоте до Страшного Суда. Мольба была в ней, мольба: «Я знаю, Дик, что тебе хочется меня бросить. Но не делай этого ради всех святых!»