Читать книгу "Музыка сфер - Элизабет Редферн"

И все-таки она испытывала к нему презрение за то, что он мужчина, и к себе за то, что зарабатывает себе на жизнь через мужчин.

Она неторопливо спустилась по извилистой лестнице. Матушка Гардинер стояла в прихожей, скрестив руки на обширной груди, и ухмылялась ей. Роза подошла к распахнутой двери и вдруг остановилась. Это был не мастер Эбси, а мужчина, которого она прежде никогда не видела, не то, конечно же, запомнила бы его, потому что он был молодой, высокий и красивый дальше некуда. Одежда на нем была простой, но добротной: темно-зеленый плащ, штаны из домотканого сукна, новые бумажные чулки и башмаки с блестящими пряжками. Его длинные светлые волосы словно выбелило солнце.

Сначала он ничего не сказал, лишь смотрел на нее синими глазами, будто напоминал себе о чем-то. Роза почувствовала, как по ее спине пробежала холодная дрожь вопреки жаре, и она сказала, смешавшись:

— Вы не ошибаетесь, сэр, что это я вам нужна? Я ждала мистера Эбси.

Тогда он заговорил. Голос у него был неторопливый и приятно мелодичный. Он сказал:

— Ты ведь Роза, верно? Я приехал отвезти тебя к нему.

Она заколебалась, но тут ее глаза широко раскрылись: она увидела, на какую карету он указывает — в дальнем конце переулка, где он сливался с Сент-Джайлз-Хай-стрит. Наемный экипаж, но самый лучший, запряженный парой хороших лошадей и с кучером в ливрее. Уличные оборвыши, за которыми гонялась тявкающая собачонка, упоенно бегали вокруг.

— Он послал за мной эту карету? — спросила Роза.

— Разумеется. Он хочет увидеть тебя поскорее.

Она пожала плечами, позволила двери затвориться и последовала за ним, перестукивая новыми красивыми башмачками по грязным булыжникам. Собачонка задрала ногу на колесо щегольской кареты, и ее провожатый отшвырнул беднягу сильным пинком. На мгновение полный боли визг собачонки расстроил Розу, но она тотчас забыла о ней, потому что он уже подсаживал ее в карету, будто леди. Он что-то сказал кучеру и сел рядом с ней.

Карета покатила на восток. Роза откинулась на подушки. Ее спутник больше не нарушал молчания, и Роза сочла это немножко странным, хотя ничего против не имела, так как с наслаждением смотрела в окошко. Господи Иисусе, насколько по-другому выглядели эти убогие грязные улицы, если смотреть с высоты такого экипажа! Две поездки в каретах за один день! Приятно побыть леди, пусть и недолго. Пожалуй, стоит подыгрывать непонятным маленьким затеям мистера Эбси, а не смеяться над ним, когда он бормочет о коттеджах и зеленых лугах.

Но вскоре молчание ее спутника породило в ней неясную тревогу. Они теперь ехали через Хай-Холборн, и, едва проехали Лэвер-лейн, она обернулась к нему и сказала:

— Где мастер Эбси? Нам еще долго ехать?

— Скоро узнаешь, — ответил он.

Роза замерла. Его голос! Она внезапно вспомнила, что уже слышала этот голос. Холод разлился по ее жилам, будто ее кровь оледенела.

— Куда вы меня везете? — упрямо повторила она, хотя и чувствовала, что дрожит. — Если не ответите, я сейчас же остановлю карету и выйду. Прямо сейчас. Клянусь, я…

— Я ничего тебе не говорю, Роза, — негромко сказал он, — потому что, видишь ли, ты и так уже знаешь слишком много.

Теперь она его узнала, о да! Его лица она тогда не видела, но голос узнала, как он говорил в ту ночь, когда старался задушить ее, и забрал у нее монеты. Она рванулась к дверце, но не смогла ее открыть, и еще дергала ручку, когда он наклонился к ней и набросил что-то на ее шею. Она попыталась позвать на помощь сквозь закрытое окошко, но крик замер у нее в горле, когда его руки жестоко затянули удавку.

Карета катила вперед к еще более темным пустынным улицам. Руки Розы скребли воздух, а ноги барабанили по полу, будто в судорогах какой-то темной страсти. Ее глаза выпучились из орбит, язык заполонил рот, и желтая струя мочи запачкала нарядную нижнюю юбку и чулочки, которые она надела для Джонатана Эбси. Она услышала, как светловолосый мужчина шепчет почти с торжеством: «Мертвое тело за раны не мстит», и умерла очень медленно, думая в агонии о зеленых лугах.

LVII

Откройтесь, звезды слабые, и ты,

Прекрасная луна, мольбе внемли,

Склони свой бледный лик сквозь туч янтарь,

И Хаос изгони, что правит здесь

В двойной ночи из мрака и теней.

ДЖОН МИЛЬТОН. «Комус» (1634)

Было самое начало восьмого, и Джонатан все еще оставался в караульне на Грейт-Мальборо-стрит, куда Лакит потащил его в такой спешке. Хотя торопиться было некуда, потому что Ральф был мертв, повешенный собственноручно на собственной скрученной одежде, привязанной к решетке высокого оконца грязной камеры, в которой его запер констебль.

Лакита эта смерть ошеломила. Он недоуменно запустил руку в свои непокорные вихры, повторяя снова и снова:

— Но я думал, сэр, тут ему будет надежнее всего. Он пошел со мной послушнее ягненка. Он хотел сам во всем признаться, Богом клянусь. Сказал мне, что убил их всех.

Джонатан был зол и обескуражен. Кончив ругать констебля за то, что тот оставил Ральфа без надзора, он послал за гробовщиком, чтобы тот забрал труп, чье рассеченное посинелое лицо с выпученными глазами выглядело в смерти нестерпимо гротескным. Однако гробовщик не торопился, и Джонатан в нетерпении мерил шагами пол караульни.

Внезапно он обернулся к констеблю, который, несомненно, был сыт по горло его расспросами, но не осмеливался возразить ему.

— Как по-твоему, он понимал, что говорит, когда признавался? По-твоему, он был в здравом уме?

Констебль сказал, будто оправдываясь.

— Ну, он, сэр, не то чтобы был так уж спокоен. Оно и понятно, признаваясь в куче убийств, ведь верно? Но вроде был вполне уверен. Как и те двое, что пришли выслушать его признание.

Констебль еще раньше сообщил Джонатану, что почти сразу же после того, как Лакит привел Ральфа, допросить его пришли двое вроде бы клерков с распоряжением старшего магистрата. И Джонатан тогда спросил:

«Ты за ними послал?»

«Нет, сэр. Они сами пришли. Наверное, кто-то им сказал, что он тут».

Кто сказал им? Кто сказал старшему магистрату? Ведь тогда же, конечно, никто еще не знал, что Ральф в караульной, кроме него и Лакита? Джонатан уже догадался, что за ним следят. Может быть, и за Лакитом тоже?

Он сказал резко:

— Так что признание записано?

— Да-да. И теперь они порадуются, раз парень наложил на себя руки. — Констебль кивнул на Ральфа. — Ну, он хотя бы избавил палача от лишней работы.

Джонатан вновь посмотрел на крупное тело Ральфа, в смерти ставшее неуклюжим еще больше. На его лицо, исковерканное шрамом, на жутко торчащий язык и выпученные мертвые глаза; и на самое безобразное из всего — его жестоко искалеченные руки. Джонатан даже вообразить не мог, как, испытывая подобную боль, человеку удалось скрутить одежду в подобие веревки и накинуть петлю себе на шею с помощью пальцев, только что искалеченных пыткой.