Читать книгу "Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров - Виктор Мережко"

— Что скажете?

— Скажу, что ребенок совершенно изумительный.

— Это правда. Тем не менее вам следует подумать, перед тем как решиться на удочерение.

— Я подумаю. — Сонька поднялась. — Вам известно, что у Михелины есть родная сестра?

— Первый раз слышу.

— Сестру зовут Табба. Живет она с бабушкой. Думаю, было бы неплохо, если бы со временем девочки узнали, что они сестры.

— Вам известно, где проживает Табба?

— Да, я могу оставить вам ее адрес. — Сонька написала на листочке название улицы и номер дома. — До свидания, благодарю.

— И я вас благодарю.

Когда они дошли до двери, старшая неожиданно спросила:

— Простите, как, вы сказали, ваше имя?

— Софья.

— Почти как Соньку Золотую Ручку…

Воровка окинула ее презрительным взглядом:

— Софья и Сонька — совершенно разные имена, — и немедленно покинула кабинет.

* * *

Сонька сидела на скамейке недалеко от того места, где вчера произошла ее встреча с князем Обертынским. Видела, как остановилась карета и из нее вышел по-прежнему элегантный князь, как он стал оглядываться, высматривая вчерашнюю знакомую, но тщетно. Князь нервно вертел в руках трость, расхаживал вдоль проспекта, снова озирался. Затем сел в карету, и кучер ударил по лошадям.

Сонька грустно усмехнулась, поднялась и поплелась прочь.

* * *

Пожалуй, главной достопримечательностью в Туле, куда туляки первым делом вели своих гостей, был городской рынок. На этом рынке продавали все: оружие, ворованных лошадей, начищенные до золотого блеска самовары, разное тряпье — от поношенной одежды до фраков и бальных платьев, всевозможную обувь, мебель резную и попроще, ярких заморских попугаев, шарманки и граммофоны, тульские гармошки и воронежские баяны, балалайки, гитары и даже мандолины — в общем, все то, на что у народа был спрос.

День стоял жаркий. Лето наступило уже в мае, стремительно и изнуряюще. Люди бродили по рынку неспешно, вальяжно, лениво.

В этой толчее толкалась Сонька. Одетая в легкий изящный сарафанчик, с накинутой на плечи кофточкой, она выглядела свежо и спокойно, из общей толчеи ничем особенным не выделялась, будто не было ни Сибири, ни тяжелого побега из барачного лагеря.

Она останавливалась возле какой-нибудь толпы зевак, глазеющих, скажем, на лошадей или дрессированных обезьян, выбирала наиболее подходящую жертву, прижималась к ней поплотнее и выуживала из кармана или из сумочки что-то ценное, от денег до украшений. Воровке самой было интересно наблюдать за рыночной возней, поэтому иногда она превращалась в праздную гуляку и с удовольствием слушала бормотание попугая или умилялась пляшущему медведю.

В одной толпе, где она только что облегчила ридикюль расфуфыренной дамы, кто-то легонько взял ее за руку и развернул к себе. От неожиданности воровка даже вскрикнула. Это был Улюкай. Она бросилась к нему на шею, обняла, расцеловала.

— Боже, откуда ты? Какая неожиданность, Улюкай!

Улюкай тоже был рад — он смотрел на женщину светящимися от радости глазами.

— А я поначалу тебя не признал. Долго шел следом, пока не увидел, как ты работаешь.

— Ты почему здесь?

— А ты?

Воровка усмехнулась:

— Долго рассказывать.

— Мне не короче.

Женщина понимающе поджала губы, огляделась:

— Пошли отсюда, где-нибудь посидим.

* * *

В кабаке напротив рынка народу было немного. Сонька и Улюкай сидели за столиком у стены, пили чай с баранками, вели негромкую беседу. Улюкай рассказывал:

— Все было просто. После твоего отбытия из Питера нам на хвост села полиция. Мы только взяли банк на Невском, не успели даже поделить добычу, как синежопые нагрянули. И знаешь, кто нас заложил? Кочерга! Ты его не помнишь.

— Помню. Худой такой.

— Оказывается, он дятлом у нас был. Стучал. Ну и распихали кого куда. Я, к примеру, за Урал попал.

— Бежал?

— А кто ж там долго выдержит?! — Улюкай любовно посмотрел на подругу. — Ну а про тебя я наслышан. Даже гордость взыграла — надо же, наша Сонька стала такой знаменитой, все газеты пишут.

— Не нужна мне такая знаменитость, — отмахнулась женщина. — Морду лишний раз боюсь показать.

— Откуда бежала?

— Из Сибири. Думала, подохну. — Воровка закатала рукав блузки, показала ржавые пятна на коже. — Все отморозила, руки, ноги, спину.

— А в Тулу зачем? На воровскую биржу?

— Мне нужно найти одного человека.

— Я его знаю?

— Вряд ли.

— Он вор?

— Марвихер.

Улюкай согнал морщины на лбу:

— Из Одессы? Кочубчик?

— Ты его знаешь? — удивилась Сонька.

— Его все воры знают! Зачем он тебе?

— Нужно.

— Хочешь, я найду его?

— Сама найду, — тихо проговорила воровка. — Узнать бы, где он сейчас.

— Не в Одессе точно. Прячется где-то. Я знаю, воры питерские, московские и одесские поклялись достать его. И первым теперь достану я. Увидел тебя и достану!

Сонька положила ладонь на его руку, попросила:

— Не надо. Если ты мне друг, не надо. Я должна сама его увидеть.

Вор склонился к столу, чтобы заглянуть воровке в глаза.

— Так это правда, что ты влюбилась в этого… марвихера?

Она молчала.

— Правда. Сонька?

— С чего ты взял?

— Все газеты орали про твою любовь!

Женщина помолчала, потом тихо ответила:

— Правда.

— Вырви! Вырви эту заразу, Сонька!

— Не могу.

— Он загубит тебя!

— Знаю. И все равно не могу. Я подохну, если не увижу его. Узнай, где он. — Сонька коснулась руки приятеля, проникновенно сказала: — Попроси воров, чтоб не вели меня. Чтоб не вмешивались. Я сама разберусь с Кочубчиком. А потом объявлюсь.

Улюкай помолчал, тяжело вздохнул:

— Узнаю. Схожу на биржу, попробую узнать, где эта паскуда. Но только пеняй потом на себя, Сонька.

* * *

Состав едва полз по узкоколейке, подавал писклявые гудки слабый паровозик, вагон скрипел и дергался. В вагоне третьего класса пассажиров было раз, два и обчелся.

Была ночь, но Сонька не спала. Сидела у окна, смотрела на проносящиеся черные деревья и темные поселки. В вагоне было душно, надрывно кашлял мужик на соседней полке, вдали плакал ребенок. По проходу прошелся кондуктор с фонарем в руке, громко объявляя: