Читать книгу "Язык небес - Стив Берри"

— Как могли древние люди это знать? — спросил Дэвис. — Это потребовало бы от них детального изучения математики и орбитальной механики.

— Ах, опять это высокомерие человека современной культуры. Они не были невежественными пещерными животными. Они обладали интуитивным разумом. Они были совестью своего мира. Мы, видимо, специально слишком сильно контролируем наши чувства и так мало пытаемся заглянуть в глубь веков, чтобы найти что-то новое… А они ничего не боялись — и расширили свои представления.

— Есть ли какой-то научный факт, чтобы доказать это? — спросила Стефани.

— Я только что дал вам всего несколько физических и математических фактов. Александр Том утверждал, что деревянные измерительные бруски мегалитического ярда могли использоваться и в исследовательских целях, и они должны были производиться только в одном месте, иначе не было бы тех закономерностей, которые он выявил по всему свету. Эти люди хорошо обучили тех, кто желал впитывать их знания.

Стефани видела, что Скофилд верит во все, что говорит.

— Есть определенные числовые совпадения с другими системами измерения, которые использовались на протяжении всей истории человечества; они должны были обеспечивать единую измерительную систему, так называемый мегалитический ярд. Изучая минойскую цивилизацию, археолог Дж. Вальтер Грэм предположил, что жившие на Крите люди использовали стандартную меру. Он назвал ее минойским футом. Здесь прослеживается определенная связь. Ровно 366 мегалитических ярдов равняются 1000 минойских футов. Еще одно забавное совпадение, согласны? Также есть связь между древним египетским измерением королевского локтя и мегалитическим ярдом. Круг диаметром в половину королевского локтя будет иметь длину окружности, равную одному мегалитическому ярду. Как подобная взаимосвязь может быть возможна без общего знаменателя? Похоже, будто минойцев и египтян сперва очень хорошо обучили, а затем они начали самостоятельно применять эти знания.

— Почему я никогда не читал или не слышал ничего об этом? — спросил Дэвис.

— Официальная наука не может ни подтвердить, ни опровергнуть существование мегалитического ярда. Она аргументирует это тем, что нет доказательств того, что маятник находился в общем пользовании, или даже что сам принцип маятника был известен до Галилея. Но это снова самоуверенность современного общества. Каким-то образом современное человечество открещивается от непонятных фактов, снижающих его роль в развитии цивилизации. Она также говорит, что люди в эпоху неолита не имели письменности и поэтому просто не могли записать свои наблюдения о движении орбит и планет. Но…

— Камни, — перебила его Стефани. — На них сохранился неизвестный до сих пор язык.

— Точно! Древние надписи на неизвестном языке. Пока не наступит время, когда их можно будет расшифровать или действительно найти измерительный брусок неолита, эта теория будет оставаться недоказанной…

Скофилд надолго умолк. Похоже, что его запал уже угас. Но Стефани все же ждала от него намного большего. Пока она так и не поняла, почему адмирал Лэнгфорд Рэмси так жаждет его смерти.

— Мне единственному позволили работать с камнями, — продолжил доктор. — Все было привезено в пакгауз в Форте Ли. Но там была морозильная камера, она всегда была опечатана и закрыта на замок. Туда мог заходить только адмирал. Дайлз сказал мне, что если я решу проблему с языком, тогда мне тоже разрешат заглянуть внутрь.

— И нет никакой подсказки, что же там было? — спросил Дэвис.

Скофилд покачал головой.

— Адмирал был просто помешан на соблюдении секретности. Он всегда держал рядом со мной тех лейтенантов. Я никогда не был один, всегда под охраной. Тогда я и понял, что в этом холодильнике находились куда более важные предметы, чем были у меня в лаборатории.

— Вы лично знакомы с Рэмси? — спросил удивленно Дэвис.

— О да. Он был любимчиком Дайлза. С первого взгляда было понятно, что этот молокосос далеко пойдет по карьерной лестнице.

— За всем этим стоит Рэмси, — заявил Дэвис.

Казалось, что подавленное состояние и беспокойство Скофилда только усилилось.

— Он хоть представляет, что я мог написать об этих камнях? Их следует показать всему миру. Эти артефакты подтвердят все мои исследования. Ранее неизвестная культура мореплавателей и ученых, существовавших задолго до того, как наша цивилизация изобрела письменность. Это будет настоящая революция в науке!

— Рэмси это абсолютно не волнует. Все научные исследования его совершенно не интересуют, он считает ученых болтунами и бумагомарателями. — Дэвис посмотрел на собеседников и мрачно закончил: — Его единственный интерес — это он сам.

— Откуда вы узнали, что это была культура мореплавателей? — полюбопытствовала Стефани.

— Изображения на камнях. Длинные лодки, сложные морские приборы, киты, айсберги, морские котики, пингвины и даже неизвестные нам животные. На этих рисунках они достигали человеческого роста. Теперь мы знаем биологические виды, подобные тем, что когда-то существовали в Антарктиде, но они вымерли за десятки тысяч лет до нас. И все же я видел их изображения в камне.

— Итак, что же случилось с этой потерянной цивилизацией? — спросила у доктора Стефани.

— Вероятно, то же, что случилось со всеми человеческими развитыми обществами. Мы уничтожаем сами себя — либо умышленно, либо по неосторожности. В любом случае все проходит. — Скофилд пожал плечами.

Дэвис повернулся к Стефани и предложил:

— Нам нужно поехать в форт Ли и посмотреть, сохранились ли эти предметы.

— Это все засекречено, — хмыкнул Скофилд. — Вам никогда не удастся даже близко подойти к ним.

Профессор антропологии был прав. Но Стефани видела, что Дэвиса уже нельзя было удержать, и поэтому просто сказала:

— Не будьте так в этом уверены.

— Давайте заканчивать, я хочу спать, — проговорил Скофилд. — Мне надо встать рано утром. Завтра должна начаться охота. Дикий кабан, луки и стрелы. Я каждый год вожу группу с конференции в соседний заповедник.

Дэвис встал.

— Конечно. Нас тоже не будет здесь завтра утром.

Стефани последовала за напарником, но остановилась, услышав усталый и потерянный голос Скофилда.

— Послушайте, — в его голосе явственно слышалось смирение. — Я сожалею о своем отношении к вам. Я ценю то, что вы сделали.

— Вам лучше не ходить на охоту, это все еще очень опасно, — предложила Стефани.

— Я не могу разочаровывать участников конференции. Они ждали этого события целый год.

— Это ваш выбор, — сказал Дэвис. — Но я думаю, что с вами все будет в порядке. Рэмси должен быть дураком, чтобы отправить еще одного охотника за вами. А он кто угодно, но только не дурак.

Глава 72

Бахус рассказал мне, что они общались со многими людьми и уважают все формы языка, находя каждый из них по-своему красивым. Язык этой серой земли плавный, как река в середине августа, но буквы трудны в написании. Они объясняют это тем, что надписи призывают забывчивость и препятствуют памяти, и они правы. Я свободно и без страха ходил среди этих людей. Преступления редки и наказываются только изоляцией. Однажды меня попросили помочь уложить угловой камень стены. Бахусу понравилось мое участие, и он настоял на том, чтобы я участвовал в пробуждении сосудов земли, так как из них сочится странное красное вино и поток его увеличивается под моей рукой и покрывает целое небо. Бахус сказал, что мы должны почитать это чудо, так как оно обеспечивает жизнь. Здесь мир разбит могущественными ветрами и голосами, что громко кричат на языке, на котором не могут говорить смертные. Под звуки этой первозданной радости я вошел в дом Хатора и положил пять драгоценных камней на алтарь. Ветер поет настолько громко, что все, кто находится здесь, кажется, заворожены этим звуком. И я вправду думаю, что мы находимся на небесах. Перед статуей мы преклоняем колени и возносим молитву. Звуки флейты наполняют воздух. Снега вечны, и странный аромат дымится вверх. Одной ночью Бахус разразился странной речью, которую я не мог понять. Я попросил, чтобы, меня научили этому языку, и Бахус согласился это сделать, и я наконец понял язык небес и был очарован им. Я рад, что мой король позволил мне приехать в эту дикую страну заходящего солнца. Эти люди бушуют и воют, они болтают глупости. Некоторое время я боялся оставаться один. Я мечтал о теплых закатах, ярких цветах и тяжелых виноградных лозах. Но больше этого нет. Здесь душа моя захмелела. Жизнь полна. Она бьет и искрится, как молодое вино, и никогда не может разочаровать.