Читать книгу "Охота на императора - Сергей Богачев"

Константин Николаевич демонстративно перевернул перстень вензелем вверх, так, чтобы княжна его увидела. Лицо её окаменело, кожа мгновенно стала мертвенно бледной, и лишь легкий кивок так и не ставшей императрицей княжны означал, что она прекрасно услышала сказанное…

Без четверти четыре пополудни императорский штандарт над Зимним дворцом был спущен. Из кабинета своего отца с железным лицом, как и подобает государю, вышел следующий император Российской империи. Александр Третий.

Послесловие

Казаки с трудом сдерживали толпу на Семеновском плацу. Появление двух позорных колесниц с приговоренными к казни цареубийцами вызвало ропот и волнение. Каждый из тех, кто был поближе к коридору, ведущему к выстроенному за ночь эшафоту, пытался подпрыгнуть, чтобы разглядеть их лица, пока палач не накинул саван висельника. Народ притих, как только колесницы подъехали вплотную к месту казни.

Пятерых приговоренных завели на эшафот для оглашения приговора. В их ряду Софья выделялась маленьким, почти детским ростом. Она была по плечо Михееву, стоявшему от нее по правую руку.

Солдаты лейб-гвардии Измайловского полка по команде офицера приняли на караул. Обер-секретарь в полной тишине стал зачитывать текст приговора. Как только он произнес последнее слово, мелкая барабанная дробь разнеслась по Семеновскому плацу.

Палач надел на приговоренных саваны, затем петли.

Михеева казнили вторым, и Софья слышала, как он упал на пол после того, как под его весом оборвалась веревка. Толпа загудела – палач накинул петлю вновь.

«Такого… Не каждая веревка выдержит» – слова Достоевского оказались пророческими. Петля, на которой должны были повесить «Дворника» порвалась второй раз, но рука палача не дрогнула и приговор был приведен в исполнение.

* * *

Высокая и мощная фигура Александра Третьего, стоявшего лицом к окну в своем кабинете в Аничковом дворце, отбрасывала длинную и четкую тень. Он выбивался из рода Романовых не только ростом, но и складом мышления. Человек, который воспитал Императора, который повлиял на формирование его взглядов в большей степени, чем родной отец, стоял в самом конце его тени. Обер-прокурор Победоносцев. Невысокий, худощавый человек в очках.

– Ваше Величество… Как Вам уже докладывали, казнь цареубийц состоялась. При этом, считаю своим долгом довести до Вашего сведения, что в моем распоряжении находится письмо графа Толстого в Ваш адрес…

– И что же он просит? Уверен, не для себя, как обычно… – ответил Александр Третий, не обернувшись.

– Просит пойти по пути исполнения воли Божьей, просит Ваше Величество простить и помиловать осужденных. К примеру, отправить их в Америку, снабдив деньгами… – ответил обер-прокурор, нисколько не сбавив напора голоса, в котором не ощущалось ни малейшего подобострастия, ни ноты плебейства. – Я посмел вернуть графу его письмо без Вашего высочайшего ответа.

Пауза, повисшая в воздухе, для Победоносцева значила только одно – император подбирает слова. Как он его и учил. Слово иной раз бьет похлеще, чем казачья шашка, а если это государево слово – так нужно быть готовым нести за него ответ.

– Вы правильно поступили, Константин Петрович. Не время сейчас для всех этих либеральных игр. У нас другие заботы… Границы, флот, железная дорога от Варшавы до Владивостока.

Александр Третий, резко повернувшись в два шага подошел к столу, в центре которого лежал серебряный перстень с вензелем.

– А вот это… Это достойно внимания. Легкомыслие, свойственное моему покойному отцу, чуть было не привело к большой беде. От Великого Князя Константина Николаевича я узнал много интересного. Мы в этом разобрались и теперь должны сохранить в стране порядок и спокойствие… Поэтому прошу Вас, Константин Петрович, забудем об этой истории. В конце концов, отец её любил…

* * *

В родовом поместье Клиффордов появился еще один надгробный камень. Большой, серый, равномерно покрытый черными блестящими точками. Чуть выше центра каменотес выбил имя покойного. Генри Харрис.

Лорд Филипп Клиффорд не любил этот закоулок своей усадьбы, но сегодня, в годовщину смерти своего единственного племянника он пришел сюда вместе со своим бульдогом.

– Ты был не самым лучшим из Клиффордов, Генри… – лорд, сохраняя каменно выражение лица, вслух разговаривал с надгробием. – Но ты был единственным моим членом семьи… Я сполна возьму с них… сполна. Поверь.

* * *

Агафья который день носилась между кроватью кухней и кроватью Татьяны Борисовны, подавая то бульон с перепелиными яйцами, то кувшин с широким горлышком. Хозяйка чувствовала себя прескверно.

Леонид Павлович, только начавший приходить в себя после всех злоключений, своим видом тоже няне оптимизма не прибавлял – синяки под глазами, осунувшееся лицо, и этот широкий, отвратительно розовый, бугристый шрам на обритой голове, так раздражающий Агафью.

– Уж извелась я вся, Сергей Петрович! Совсем слегли мои родные… – пожаловалась Агафья лейб-медику Боткину, подавая пальто после его очередного визита.

Доктор, поправив перед зеркалом лацканы и взяв в руку саквояж, искренне удивился:

– Капитан второго ранга Лузгин идет на поправку. В этом нет никаких сомнений… А что касается Татьяны Борисовны… неужто вы с так и не догадались о причине её недуга? Запасайтесь терпением, милочка, в вашей семье через семь месяцев будет прибавление. В середине ноября. Так считаю. Разрешите откланяться?

Лейб-медик Боткин приподнял шляпу и, удовлетворенный ошарашенным видом Агафьи, сам открыл дверь в парадное…