Читать книгу "Записки из Третьего рейха. Жизнь накануне войны глазами обычных туристов - Джулия Бойд"

Рождество Фрэнсиса Стюарта и Мадлен прошло совсем по-другому. Не без труда они нашли комнату в грязном мюнхенском отеле «Франт». Водопроводные трубы замерзли, поэтому не было ни отопления, ни воды. Пара съела рождественский ужин, состоявший из картофельного пюре с подливкой, после чего забралась в кровать, чтобы было теплее. Во время бомбежек вышли из строя не только водопровод отеля, но и его электрическая сеть, и гостям выдавали одну свечку в неделю. Фрэнсис и Мадлен решили покинуть отель и присоединиться к тысячам беженцев, которые пытались перейти швейцарскую границу. Они ехали на поездах, в окнах которых вместо стекла был вставлен картон, спали в вонючих комнатах ожидания на вокзалах, проходили десятки километров по слякоти и грязи и в конце концов нашли комнату в городе Тутлинген, расположенном в 40 километрах от границы. Однако и там Фрэнсис и Мадлен не смогли прожить долго. В день Пасхи 2 апреля Стюарт написал в дневнике: «Какой кошмар! На нас кричат, хотят выставить, а нам совершенно некуда податься». Чуть позднее он добавил: «Апрель выдался ужасным, но при этом это было время чудес и таких откровений, которых я никогда в жизни еще не переживал»[922].

После нескольких неудачных попыток перейти швейцарскую границу Фрэнсис и Мадлен осели в небольшом австрийском городке Дорнбирне, в пятнадцати километрах от Брегенца. 3 мая Стюарт оставил в дневнике запись: «Вчера в 13.30 французские войска вошли в город. Для нас война и целый период жизни закончены»[923].

2 апреля Цзи тоже сделал запись в дневнике: «Американские танки в 40 километрах. От канонады дрожат стекла. Я волнуюсь. Сейчас мы надеемся, что американцы придут как можно быстрее. Все считают, что, как только они появятся, немцы поднимут белый флаг». Спустя три дня хлеба уже почти не было. Цзи приходилось ходить каждое утро в город с ведром за водой. 10 апреля он узнал новости – французы собрали массу еды на складах в районе аэропорта и разрешают китайцам и всем иностранцам «набивать этим богатством мешки под завязку»[924]. После капитуляции Германии Цзи еще пришлось провести немало времени в Берлине. Он вернулся на родину только в январе 1946 г.

После трех лет войны на Восточном фронте, два из которых немцы отступали, офицер войск СС, швед Эрик Валлин 21 апреля оказался в пригородах Берлина. Он служил в 11-й добровольческой танковой дивизии Ваффен-СС «Нордланд», набранной в основном из скандинавов. Эрик понял, что лес, который окружал его ранее, исчез и сменился «продуктовыми лавками, почтовыми отделениями, кинематографами и садами» берлинских пригородов[925]. Вскоре его часть столкнулась с группой гражданских, которые решили не убегать, а ждать прихода русских. Хотя к тому моменту было понятно, что Берлин сдадут, Валлин и его солдаты дрались до последнего. «Мы стояли на стратегически важном пересечении улиц и приготовили баррикаду для русских танков, – писал он, – из трамваев, заполненных брусчаткой, и больших грузовых вагонов, на бортах которых были написаны знакомые названия: Кнауэр, Берлинер, Рольгезельшафт и Шмелинг»[926]. Валлин приметил старика и пацанят из Гитлерюгенда «в возрасте от 8 до 12–13 лет». «Эти ребята, – писал швед, – были опытными, как закаленные в боях на фронте ветераны».

Валлина тяжело ранило в бедро, и товарищи оттащили его в медпункт, который 1 мая захватили русские. Они объявили о смерти Гитлера: «Гитлер капут! Германия капут! Берлин капут!» Лежавший рядом с Валлином немецкий солдат беззвучно плакал[927].

28 апреля, за два дня до самоубийства Гитлера, Бриджет фон Бернсторф слушала, как британская артиллерия обстреливала Люнебург. «Мы думали, что англичане скоро придут, – писала она позднее Пег. – Но ни в воскресенье, ни в понедельник ничего не произошло. В середине дня во вторник я лежала в гостиной, рассматривала на карте близлежащие деревни и думала о том, куда подевались англичане. Тут замок начали обстреливать из орудий. Все стекла в окнах разбились. В среду я взяла молоток, стала выбивать из рам остатки стекла и чуть не отрезала себе палец. В то утро фрау Джонс сообщила, что видела танки (она уже вывесила белый флаг). Все собрались. Англичане взяли в плен нескольких солдат, дали нам через смотровые щели танков несколько пачек сигарет и продолжили движение. После обеда раздался стук в дверь. Это был Дунстан Кертис, который направлялся в строну Киля. Он взял мой адрес у матери и заглянул в гости. Я расплакалась»[928].

На протяжении всего апреля Бидди слушала приближавшуюся канонаду русских орудий. Потом настало время последней бомбежки Берлина. Она длилась долго. Во время бомбежки «раздавался неприятный звук, который сильно действовал на нервы, как зубная боль». Бидди с Гердой сидели в подвале, в котором собрались все жители соседних домов. Они сидели в полной темноте, лишь иногда кто-то зажигал свечку для того, чтобы что-нибудь найти. Периодически Бидди с собранными в разрушенных зданиях дровами поднималась на свой балкон, чтобы приготовить картошку в сломанном ведре. Потом все услышали, что по улице бегут солдаты. «Кто-то начал трясти дверь подвала, и она открылась. Мы сидели, словно окаменевшие». Вошел русский солдат и присел, чтобы забинтовать себе палец. Он дал Герде леденец и открытку, текст на которой Бидди перевели позже. На открытке было написано: «Теперь вы все в безопасности, у вас будет демократия, и маленькая девочка научится говорить по-русски». Потом последовала неделя полного хаоса. Вместе со всеми остальными жителями улицы Бидди грабила все, что подворачивалось под руку. Чудо свершилось. Обстрелы прекратились.

«Мы не знали, что произошло. Газеты не выходили, а радио у нас не было»[929], – писала она. Ясно было одно – война закончилась. И больше никто уже не будет путешествовать по Третьему рейху.

Послесловие

Когда пытаешься обобщить все впечатления и мнения, представленные в этой книге, невольно начинаешь понимать Уильяма Эдуарда Дюбуа. После того, как этот ученый несколько месяцев провел в Третьем рейхе, он написал: «Весьма сложно выразить мнение о современной Германии, которое было бы однозначно справедливым во всех отношениях и во всех смыслах»[930]. Для людей, выросших после Второй мировой войны, такая оценка может показаться слегка странной. Не будем забывать, что Дюбуа был афроамериканцем и потому не самым желанным гостем в Третьем рейхе. Так почему же он воздержался от критики и не стал обличать нацистский режим?