Читать книгу "Один день - Дэвид Николс"

— Сижу, подсчитываю налоги и все думаю о тебе. Я просто хочу сказать: не переживай. Я договорился, что мы пойдем смотреть дом в пять часов. Пришлю тебе сообщение с адресом, так что… кто знает? Посмотрим. Дом старый, комнаты большие. Есть даже барная стойка. Знаю, ты всегда о такой мечтала. Вот и все, пожалуй. Я люблю тебя, и не переживай. Какие бы плохие мысли ни вертелись у тебя в голове, забудь. Вот теперь все. Увидимся в пять. Люблю тебя. Пока.

Согласно собственному распорядку, Эмма проработала до двух, пообедала и пошла в бассейн. В июле она любила посещать открытый бассейн в Хэмпстед-Хит, но небо потемнело и затянулось тучами, предвещая дождь, поэтому она отважилась составить компанию подросткам в закрытом бассейне. Те прыгали «бомбочками», ныряли и флиртовали друг с другом, опьянев от свободы в связи с концом учебного года, а она двадцать минут уныло пыталась от них увертываться. Зато потом, сидя на деревянной скамейке в раздевалке и слушая сообщение Декстера, наконец улыбнулась. Запомнила адрес дома и тоже оставила сообщение.

— Привет. Это я. Уже выхожу. Жду не дождусь, когда увижу ту барную стойку. Возможно, опоздаю минут на пять. Спасибо за сообщение, я просто хотела сказать… извини, что так разозлилась на тебя сегодня… и за эту глупую ссору. К тебе она не имеет никакого отношения. Просто у меня в последнее время что-то с головой. Самое главное, что я тебя очень люблю. Ну вот. Пожалуй, все. Тебе очень повезло! Кажется, все. Пока, милый. Пока.

Когда она вышла из бассейна, совсем потемневшие тучи разразились теплым дождем, и на землю посыпались тяжелые серые капли. Кляня погоду и промокшее велосипедное сиденье, Эмма ехала в Килберн через Северный Лондон, выбрав импровизированный маршрут по лабиринту жилых улочек в направлении Лексингтон-роуд.

Тем временем дождь усилился, и по улицам потекли маслянистые потоки грязно-бурой воды. Эмма приподнялась на педалях, втянув голову в плечи, и лишь краем глаза уловила движущееся пятно слева, в боковом переулке. Это чувство не было похоже на полет — скорее на то, будто кто-то схватил ее и швырнул, как мяч; упав на тротуар, ощущая лицом мокрый асфальт, она прежде всего пытается понять, где велосипед, который каким-то образом исчез из-под нее. Она пытается двинуть головой, но не может. Хочет снять шлем, потому что на нее смотрят люди, вытягивая шею, а в велосипедном шлеме у нее такой дурацкий вид. Но люди, опустившиеся вокруг нее на корточки, выглядят испуганными и снова и снова спрашивают: вы в порядке? Вы в порядке? Кто-то начинает плакать, и тут она впервые понимает: она не в порядке. Она моргает, смахивая капли, попавшие в глаза. Теперь она точно опоздает. Декстер будет ждать.

Перед ее глазами возникают две отчетливые картины.

Сначала — ее собственная фотография: ей девять лет, она на пляже в красном купальнике, то ли в Файли, то ли в Скарборо, точно и не припомнить. Мама и папа раскачивают ее на руках, как на качелях, перед объективом фотоаппарата; их обгоревшие лица сморщились от смеха. Потом она видит Декстера — он укрылся от дождя на крыльце их нового дома, нетерпеливо смотрит на часы; он будет гадать, куда я подевалась, думает она. Он будет волноваться.

После этого Эмма Мэйхью умирает, и все, о чем она думала, все, что она чувствовала, исчезает и уходит навсегда.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ ТРИ ГОДОВЩИНЫ

Она философски отмечала даты, проходившие в круговороте дней: ее собственный день рождения и все другие дни, отмеченные происшествиями, к которым она тем или иным образом была причастна. Как-то раз, глядя на себя в зеркало и дивясь собственной красоте, она подумала, что есть еще одна дата, более важная для нее, чем все остальные: дата ее смерти, когда вся эта красота исчезнет; этот день притаился незамеченным среди других дней в году, не подавая ни вида, ни звука, когда ежегодно она проживала его; но сомнений быть не могло — он есть. Что же это за день?

Томас Гарди, «Тэсс из рода д'Эрбервиллей»

Глава 19 На следующее утро

Суббота, 15 июля 1988 года

Рэнкеллор-стрит, Эдинбург

Когда она открыла глаза, худощавый парень был все еще в комнате; он сидел к ней спиной, неудобно пристроившись на краю старого деревянного стула, и натягивал штаны, стараясь не произвести ни звука. Она посмотрела на часы на радиобудильнике: полдесятого. Они проспали от силы три часа, и вот теперь он собрался улизнуть. Он прижал ладонью карман, чтобы мелочь не звенела, встал и стал надевать вчерашнюю белую рубашку. В последний раз она взглянула на его длинную загорелую спину. Красивый. Он был красив до абсурда. Ей очень хотелось, чтобы он остался, видимо, так же сильно, как ему хотелось уйти. Она решила подать голос:

— Даже не попрощаешься?

Он виновато обернулся:

— Не хотел тебя будить.

— Почему?

— Ты так сладко спала.

Хорошее объяснение.

— Ясно. Понятно… понятно. — Она услышала свой голос со стороны: отчаявшийся и раздраженный. Парень не должен решить, что тебе не все равно, Эм. Будь спокойной. Будь… невозмутимой.

— Хотел оставить тебе записку, но… — Он жестами изобразил, что искал ручку, не замечая, что на столе стояла целая банка с ручками.

Она оторвала голову от подушки и оперлась на локоть:

— Да ничего. Можешь уйти, если хочешь. Уплывают корабли и все такое. Оставишь о себе… как это называется?.. Горько-сладкий привкус.

Он сел на стул, продолжая застегивать рубашку:

— Эмма?

— Что, Декстер?

— Мне было очень хорошо с тобой.

— Я вижу это по тому, как ты спешишь найти ботинки.

— Нет, серьезно. — Декстер наклонился вперед, сидя на стуле. — Я правда рад, что мы наконец разговорились. И прочее. Спустя все эти годы. — Он наморщил лоб, подбирая нужные слова. — Ты очень, очень милая, Эм.

— Да, да, да.

— Нет, серьезно, ты…

— Ты тоже милый и можешь идти. — Она натянуто улыбнулась краем губ.

Он вдруг прошагал через всю комнату к кровати, и Эмма в предвкушении повернула к нему лицо, но он лишь искал носок под кроватью. Но ее движение не осталось незамеченным.

— Носок под кроватью, — пояснил он.

— Точно.

Он смущенно присел на краю кровати и произнес неестественно-веселым тоном, надевая носки:

— Важный день сегодня. Поеду домой!

— Куда, в Лондон?

— В Оксфордшир. Там предки живут. По большей части.

— Оксфордшир. Мило, — заметила она, мысленно ужаснувшись тому, как быстро улетучивается близость, сменяясь бестолковой болтовней о том о сем. Вчера вечером они столько всего сказали друг другу, столько сделали, а сегодня утром снова стали никем, незнакомцами на остановке автобусов. Заснув и разрушив заклятие, она сделала ошибку. Если бы они не уснули, то сейчас бы целовались, но нет, теперь все кончено. Она услышала собственный голос: