Читать книгу "Комната шепотов - Дин Кунц"

– У вас свой самолет?

– Ты, девочка, только не жди громадного «семьсот сорок седьмого», небесного дворца. Маленький старый «лирджет» вмещает около дюжины пассажиров, но это очень удобный способ передвижения.

Для Джоли полет из Сент-Луиса был словно возвращение с кладбища после похорон – печаль, боль и беспокойство о будущем переполняли ее. Но одновременно она слегка уподобилась Гарри Поттеру, который отправлялся в Хогвартс с платформы 9 и 3/4 вокзала Кингс-Кросс. Надин оказалась разговорчивой: она рассказывала о себе и Лиланде, о школе-интернате Сэккетов и о многом-многом другом, а потом вызвала Джоли на разговор о себе – та сто лет не рассказывала столько о себе. Но когда они добрались до терминала частных самолетов в международном аэропорту Сент-Луиса, сели на «лира» и поднялись в воздух, Джоли забыла почти все, что было тогда сказано. Когда жизнь Джоли оказалась в руках мистера Сэккета и Келси Бодина, ее обуяла страшная усталость. Последние две ночи она почти не спала и уже начала думать, что больше никогда не выспится как следует, с учетом того, что может случиться во сне. Но когда самолет поднялся в воздух и взял курс на Техас, она уснула без задних ног.

16

В Каса-Гранде, городке с пятидесятитысячным населением, Джейн нашла ресторан с хорошей картой вин, выпила два бокала каберне-совиньона и съела бифштекс из вырезки. Считая внешность Элизабет Беннет надежным прикрытием, она чувствовала себя в безопасности.

В трехзвездочном мотеле было кабельное телевидение, совсем не нужное ей, и спутниковое радио «Сириус». Джейн выбрала канал классической музыки. Пианист Гленн Гульд. «Гольдберг-вариации» Баха.

Смешав водку с колой, она села в кресло, держа в руках три предмета. Камею, которую подарил Трэвис, – на удачу. Обручальное кольцо, которое она больше не могла носить на людях. Небольшую, для хранения в бумажнике, фотографию Мириам Ригговиц, жены Берни, которую он потерял год назад.

Блестящее исполнение Гульда говорило о радости и о страдании, обращалось к сердцу через голову, будоражило мысли и эмоции, пока эти стороны человеческой личности – которые часто бывали не в ладу друг с другом – не соединялись и не исцелялись.

Музыка восхищала Джейн, а фото Мириам прямо-таки покорило ее. Она вглядывалась в это ясное, мягкое лицо, словно читала роман, представляла истории, об истинности которых никогда не узнает. Такое восхищение удивило ее саму, но вскоре она поняла, что сейчас живет ради таких вот Мириам во всем мире и может погибнуть за них – за людей, живущих полной жизнью и проявляющих мало интереса к славе или идеологии, людей, приводящих в исступление самоназначенную элиту. На протяжении веков эти Мириам и Берни были основой гражданского общества, и именно поэтому такие, как Д. Д. Майкл, люто ненавидели их и всячески старались растоптать: свобода и цивилизованное общение были препятствием на пути к абсолютной власти и преклонению перед власть имущими.

Водки больше не хотелось. Джейн разделась, легла в кровать, выключила лампу. Она лежала в темноте, завороженная музыкой, с пистолетом под подушкой, на которую никогда уже не положит голову ее муж. Может быть, она родилась не в ту эпоху, может быть, ей надо было появиться на свет раньше – женщина, пребывающая вне времени, во многих смыслах. Во сне не существовало времени, донимавшего ее днем, не было страха, не было детей, которым грозит опасность.

17

В субботу Джейн отправилась в местную библиотеку и посмотрела, не появилось ли новых упоминаний о Д. Д. Майкле. Было объявлено – всего за день до события, явно из соображений безопасности, – что в следующую пятницу он появится на благотворительном балу в Сан-Франциско, где ему вручат гуманитарную награду. Как подозревала Джейн, его появление на балу было наживкой, чтобы завлечь ее на это мероприятие, выяснить, не готовит ли она нападение на магната. Конечно, она и близко не подойдет к этому месту.

Она провела в библиотеке всего несколько минут, а потом отправилась в Юму, штат Аризона, в трех часах пути от Каса-Гранде, и провела там ночь. В одиннадцать утра воскресенья она приехала в Сан-Диего и по анонимному телефону позвонила на номер, который дал Отис Фошер. Услышав мужской голос, Джейн, не называя себя, сказала:

– Думаю, вы ждали моего звонка со среды.

– Когда вы хотите встретиться?

– При первой возможности.

– В два часа.

Он сообщил ей адрес в Ла-Холье.

Это был один из самых аристократических и элегантных районов Сан-Диего, с улицами в три полосы и занятными магазинами. Самые дорогие особняки здесь стоили десятки миллионов долларов.

Дом Уилсона Фошера, построенный в спокойном современном стиле, стоил миллионов пять и стоял на участке площадью примерно в пять тысяч квадратных футов, на террасированном холме, но не в сверхдорогом первом ряду, а на третьей улице, считая от океана. Подъехав к нему, Джейн не увидела ничего подозрительного, припарковала «эксплорер-спорт» на параллельной улице и вернулась к дому Уилсона.

Хотя Отис Фошер ясно дал понять, что убьет ее, если она вновь появится на его территории в арканзасской глубинке, Джейн полагала, что в доме его сына ей ничто не угрожает. Согласно представлениям Отиса, оба они пользовались недостатками системы и в какой-то мере являлись союзниками; надо было только помнить, что подкупающий политиков Отис принадлежит к правящему классу, а Джейн – настоящий аутсайдер. В кризисной ситуации она стала бы для него расходным материалом.

Она нажала кнопку звонка. Мужчина, который вышел к ней, оказался ничуть не похож на своего отца: высокий, стройный, темноволосый. Слишком заостренные черты лица не позволяли назвать его красивым, но в свои примерно сорок лет он выглядел привлекательно. Закрыв за ней дверь, он сказал:

– Моя жена не хочет в этом участвовать. Она появится в пять часов. Вы должны уйти до этого времени.

– Ясно.

– Отец сказал мне, кто вы такая. Если бы вы не помогли моему брату Дозье в том деле, никакие силы ада не заставили бы меня пойти вам навстречу.

– Я вас не виню.

– Но при всем том вы стали настоящей отравой – я даже думаю, что папаша теряет хватку, делается сентиментальным на старости лет.

– Уверяю вас, он так же сентиментален, как кувалда.

Черты его лица заострились, словно у изображения на тотемном столбе, выструганного топором.

– Это у вас называется юмором?

– Это называется точной характеристикой. Послушайте, чем меньше мы будем пикироваться, тем скорее я уйду.

– Вот и славно.

Он провел ее по дому, отделанному большей частью в белых тонах со светло-серыми вставками, с изящной современной мебелью и абстрактными картинами, бездушными, как цепочки бинарного кода, распечатанные на принтере. Просторный кабинет Уилсона располагался на первом из трех этажей. За окнами во всю стену виднелись дома на двух других улицах, спускавшиеся к океану, который, казалось, сливался с небом, дополняя отделку фошеровского особняка: сероватые небеса и под ними – темно-серая вода с крапинками невысоких бурунов.