Читать книгу "Средневековая Европа: От падения Рима до Реформации - Крис Уикхем"

Богословское учение Уиклифа отличалось большей сложностью, чем у Гуса. Он преподавал в Оксфордском университете, в 1360–1370-х годах выпустил ряд достаточно глубокомысленных философских, а затем богословских трудов, однако к середине 1370-х его учение стало стремительно перерастать в богословскую критику папской роскоши и отстаивание необходимости секуляризации церковных земель. Кроме того, он отрицал присутствие Христа в евхаристии. Этих взглядов, высказываемых с характерной для него резкостью, хватило, чтобы в 1377 году получить официальное осуждение со стороны папы, а в 1382 году – быть изгнанным из Оксфорда. Примечательно, что достаточно долго за Уиклифа было кому заступаться. В 1370-х его патроном был сын короля и регент Джон Гонт, имелись у него последователи и в народе. Только после крестьянского восстания 1381 года, к которому он якобы подстрекал своими проповедями (что само по себе свидетельствует о том, какое влияние ему приписывали), он впал в немилость у властей[451]. Но и тогда у Уиклифа оставались последователи – лолларды, считавшиеся еретиками у церковных иерархов. Один известный представитель братства – сэр Джон Олдкасл – в 1414 году предпринял попытку мятежа, что привело к повсеместному пресечению деятельности лоллардов и растущей их маргинализации в Англии в оставшуюся часть века. Но к этому времени взгляды Уиклифа распространились далеко за пределы университета, в процессе иногда видоизменяясь. Лолларды часто были проповедниками-самоучками – того же рода, что и «добрые люди» в «катарский» период на юге Европы. Как и прежние еретики-миряне, они ставили авторитет Библии, которая теперь имелась у них на английском, выше церковного, отвергали мирскую власть Церкви (здесь они теснее всего сближались с Уиклифом) и в основном отрицали пресуществление[452]. Однако их ересь отличалась от большинства предшествующих наличием сложных богословских корней. Уиклиф, хоть и заходил в своих взглядах дальше других, не был такой уж белой вороной в университетских дебатах. Если бы не дополняющая профессорский статус общественная роль, он вполне мог бы избежать осуждения со стороны папы – назревала Великая схизма, папам было не до него.

Десятилетие спустя Уиклифа, чьи сочинения добрались до Праги, прочитал Ян Гус и во многом подпал под его влияние. Гус был профессором Пражского университета, а с 1409 года – ректором и, что не менее, а может, и более важно, настоятелем и проповедником влиятельной Вифлеемской часовни. Соответственно, он не только писал, но и проповедовал в духе учения Уиклифа, особенно в том, что касалось церковного богатства и мирской власти, Библии на местном языке (он сам перевел немалую ее часть на чешский) и авторитета служителей Церкви: папу и священников стоит слушать лишь в том случае, если они сами святы. В контексте Папского раскола, близившегося к завершению, последняя идея, надо сказать, уже не казалась такой радикальной и отсылала к принципам Констанцского и Базельского соборов (а также находила параллели в раннесредневековой – и тогда не еретической – миланской патарии). Поэтому не так уж удивительно, что Гус рискнул отправиться в 1414–1415 годах в Констанц защищать свои взгляды, тем более учитывая наличие у него императорской охранной грамоты. И тем не менее его судили и сожгли как еретика. Он не отрекся от приверженности учению Уиклифа, которое к тому времени окончательно признали ересью, а упорствуя в своих взглядах, заодно отрицал авторитет собора. Однако Гус пользовался гораздо большей поддержкой среди светского населения, чем Уиклиф, – на его стороне был даже король Вацлав IV (до определенной степени) и значительная часть дворянства, а кроме того, чешскоязычные священнослужители, горожане и крестьяне. Гуситское восстание, в которое оказалось вовлечено большинство населения Чехии и которое представляло бесспорно самую буйную «ересь» Средневековья, явилось прямой реакцией на его казнь. Постулаты восставших не во всем отвечали учению Гуса – так, требование причащать мирян не только хлебом, но и вином, ставшее самой яркой отличительной чертой гуситов, сам Гус сформулировал очень поздно, в 1414 году, и вряд ли он одобрил бы действия самых радикальных своих последователей, о которых мы сейчас поговорим. Но Гус был тем самым средневековым общественным мыслителем, чьи слова и поступки – пусть и в ореоле мученичества – действительно отразились на политической жизни Европы[453].

Кроме Гуса, никто из аналогичных фигур не оказал значительного влияния на развитие публичной сферы как таковой. По самой природе своей дискурс большинства редко черпает непосредственно из сочинений избранных, и потом немногим общественным мыслителям – то есть действовавшим вне официальных институтов власти – удавалось совершить настоящий переворот. Лютер, Маркс (но тоже в основном уже после смерти), Ганди выделяются именно в силу своей исключительности. Тем не менее средневековые мыслители демонстрируют высокое развитие общественного дискурса на том этапе и приемлемость в нем достаточно замысловатой интеллектуальной полемики, даже если его более ориентированные на политику направления – споры о праве королей повышать налоги или определение политического курса, о котором мы говорили в начале главы, – имели и прикладное значение. Здесь позднее Средневековье ознаменовалось настоящей переменой благодаря упрощению коммуникации и приобщению мирян к письменности, что, с одной стороны, облегчило восприятие письменных текстов, а с другой – способствовало распространению сложных идей. Эту перемену, подчеркиваю, нельзя считать прямым шагом к Реформации, хотя и Уиклифа, и Гуса участники движения называли своими предтечами, и современные историки это мнение часто разделяют. Ни тот ни другой не доходили до крайностей Реформации XVI века – учения об абсолютном предопределении или отрицания сакрального статуса священнослужителей; скорее, их следует рассматривать в контексте разного рода движений за реформу латинской Церкви, восходящих еще к в XI веку, только в XV столетии полемика велась уже в университетской среде. Но коммуникация и письменная культура позднего Средневековья (которые после 1450 года получили дальнейшее развитие благодаря стремительному распространению книгопечатания) сообщили попыткам мыслителей и мирян изменить Церковь – а Лютер и современники действительно стремились именно к этому – гораздо большую эффективность.

Религиозное раскольничество было лишь одним из видов оппозиционного движения в конце Средних веков, причем не самым распространенным. Значительные масштабы оно приняло только у гуситов, поэтому с них мы и начнем, учитывая, однако, что с точки зрения организации они представляют, скорее, исключение среди раскольнических движений более мирской направленности. Отнести различные гуситские группировки в Богемии к какому-то одному сословию невозможно, поскольку в них были представлены все слои – от высшей аристократии (и даже епископов) до крестьянства, и все равно нельзя не поразиться той буре гнева, которую подняла в Богемии гибель Гуса в 1415 году, и росту радикализма в рядах гуситов в ближайшие годы. Под влиянием проповедей в городах и селах спонтанно возникали религиозные общины, которые затем выбирали собственный доктринальный путь. Пражское восстание 1419 года привело к расправе над членами городского совета; в 1419–1420 годах группа радикалов основала собственный город Табор и ввела общность имущества; в мае 1420 года гуситы приняли «Четыре пражские статьи» – программу, объединявшую и умеренных, и радикалов, основные положения которой включали право причащаться вином, свободу проповеди и бедность церкви. В 1420 году гуситская крестьянская армия, возглавленная выдающимся полководцем Яном Жижкой (ум. в 1424), одержала победу в первом из триумфальных оборонительных сражений с крестоносцами, посланными папой римским и королем Венгрии Сигизмундом, который после смерти Вацлава унаследовал и чешскую корону. Череда побед продолжалась до 1434 года, и в этот период в гуситском движении главенствовало радикальное крыло, но и потом ведущая роль почти два столетия принадлежала аристократической фракции со схожими основополагающими принципами[454].