Читать книгу "Ирод Великий - Юлия Андреева"

В то время Ирод кинул меня и Николая Дамасского на переговоры о возвращении долга министром арабского царства Силлаем, из-за чего я упустил слух о странной болезни Фероры, приключившуюся с ним сразу же после того, как мы с царем покинули его дом. Возможно, я бы и не вспомнил о несерьезном пищевом отравлении, которое опознал спешно вызванный к приболевшему тетрарху дворцовый лекарь, если бы не опасался, что кто-нибудь воспользуется совпавшим с моментом отравления визитом царя. На лице тетрарха, во всяком случае, после его полного излечения, остались безобразные следы от язв, что могло указывать на сильный яд.

Вообще, вот все говорят, что Ирод был тираном и кровожадным чудовищем. Мол, велел задушить свою жену царицу, казнил их совместных сыновей. Лично я не считаю его таким уж зверем. Что до жены, то Ирод не без основания подозревал ее в измене. А в Иудее неверных жен во все времена забивали на улицах камнями, так что можно сказать, легко отделалась. Что же до сыновей… то тут, и я, что уж греха таить постарался, и Саломея золотую ручку приложила, так что…

Я говорю о другом, вскоре после последнего скандала между братьями и отъезда Фероры в его тетрархию, Ирод впервые серьезно заболел. Его тело покрылось нарывами, которые то и дело лопались, заливая постель кровью и гноем, горло обложило до такой степени, что несчастный с трудом мог произносить слова. Все считали его живым покойником, Антипатру доложили в Рим о смертельной болезни отца. В эту пору, изнемогая от боли, Ирод посылал и посылал за братом, умоляя его явиться попрощаться с ним и получить последние распоряжения – воля умирающего – закон. Но Ферора был верен своей клятве, и отказался посетить страдающего брата.

Глава 36

– … Александр и Аристобул… сейчас… только что… Саломея, за что?!

Я подскочил к царскому ложу, опустившись на колени, потрогал лоб умирающего. Жар. Бред.

– …Александр. Я не избавился от этого отцеубийцы, меня предали, Квинт, предали…

– Кто предал тебя? – Я отыскал глазами кувшин и налил в чашку, по привычке, пригубив ее первым.

В углу зашевелилась тень. Должно быть, служанка… я не стал разглядывать, помогая царю приподнять голову. Он сделал пару судорожных глотков, снова повалившись на подушки.

– О, дети, дети мои! Александр… – из груди Ирода вылетел приглушенный стон, – они предали меня. Сказали будто бы Александр мертв, а он приходил сегодня ко мне с мечом. Он жив – говорю я тебе, как и его мать, которая только что стояла здесь же, где теперь ты. Я давно простил ее измену, ее вероломство, а она нет. Не хочет возвращаться царицей, а я специально после нее ни одну из своих жен не ставил царицей. Для нее паскуды место берег, украшения ее, одно к другому, ждут хозяйку. Может и роздал кое что, Дорида потаскала, но да побрякушки все это, шелуха.

Мариамна – она и без цацек царица, навсегда царица…

– Мариамна мертва. Аристобул с Александром тоже.

Подошедшая служанка подала мне намоченную в ароматной уксусной воде тряпку и я протер Ироду лицо.

– Они мертвы, великий царь. Да усладятся медом их души.

– Медом? – Ирод скрипуче засмеялся, – сказал, медом. Бедная моя Мариамна. Купание в меду, в золотом аду… не пошли ей в прок. Врали египетские свиньи, что красота царицы не пострадает, и будет вечной. Видел бы ты друг Квинт… Старый друг. Я знал, что Саломея солгала мне. Знал, и все равно отдал приказ умертвить мою царицу. Потому что так любил ее, так… невозможно, нечеловечески любил! Человек не может вот так, царь не имеет права. Ради нее я мог сравнять с землей, а затем заново отстроить свое царство. Она была госпожой Иудеей. Я был весь полон ей, я принадлежал ей, а она…

Золотые ткани тонкие, браслеты, ожерелья, диадемы, кольца, перстни. Я ведь не умею сочинять стихов, пишу только воспоминания, возвожу крепости…

Золотая патока, мед, сладкий запах. У нее был сладкий запах при жизни, и после смерти она стала еще слаще…

Я не мог наказать свою собственную сестренку, малышку Саломею, которую поклялся защищать. Хоть она во всем и виновата. Золотом шитое платье, черный покров тайны. Я сам во всем виноват, моя сестра… ш-ш-ш, – Ирод поднес палец к губам и вдруг не удержался и запечатал себе рот звонким шлепком.

Какое-то время я слышал лишь стоны.

– Я мог не слушать. Я царь, а не глупый мул, которого водит за веревку хитрая золотая девочка. А ведь Саломея золотая, сестренка моя неразумная. Я и только я убил Мариамну. Думал, что тогда любовь перестанет проделывать со мной свои штуки и я освобожусь. Как же… Ты помнишь, друг Квинт, в Аскалоне ты уступил мне девушку?

Я напрягся.

– Не помнишь. Ты нашел ее в пустыни, и затем… – Ирод зашелся в скрипучем кашле, и я снова взял тряпку, обтирать ему лицо.

– Помню, великий царь.

– Ее имя было Абаль. И я очень виноват перед тобой, перед ней, перед вами. Я забрал у тебя рабыню, потому что она была хороша, и я подумал, что развлекусь с ней в Аскалоне, но… тогда я был женат на Дориде, на Идумее, и мечтал о госпоже Иудее. Абаль пошла за мной и возлегла тихая, покорная. Только глаза ее были красны. Тогда я думал, что любая женщина может стать моей. Только Абаль была не со мной. Она все время думала о тебе, потому что любила тебя и мечтала, что когда я наиграюсь с ней, ты примешь ее назад. Так же и Мариамна. Она оскорбляла меня своей молчаливой покорностью и постоянно изменяла мне в мыслях. Госпожа Иудея жаждала других любовников, другого мужа. Она плакала о временах Хасмонеев и умирала от отвращения в объятиях простого Идумея. Моя мать была царского рода, мой дед из семьи вождей Идумеи. Но все это ничто в сравнении с ее родом – родом царицы Мариамны, царицы Иудеи.

И я убил Мариамну, задушил свою царицу. Единственную из женщин.

И Абаль – простую рабыню мечтавшую вырваться из моих объятий, чтобы оказаться в твоих. Я не мог перенести такого унижения. Я избавил ее от себя, как она и того желала, но вместо тебя, ее ждали другие. Я справлялся потом о ее жизни, о своей подлости. Узнавал, смаковал, ужасался. Какое-то время я тешил себя мыслью, что отомстил гордячке, но на самом деле я всегда знал, что совершил гнусность. Поэтому, когда мне донесли о твоей связи с Саломеей, и когда я увидел ее счастливое личико, я не посмел… я просто не мог подменить ее радость горем. И даже потом, когда вы были так неосторожны, что… тогда я решил наказать Саломею, наказать всех тех, кто завидовал и ненавидел мою царицу. Но месть моя была особой, месть моя была изысканным блюдом для меня одного.

Помню, как, уже послав лакомство сестре, я сидел в Антонии, забившись в угол рядом с ее гробом. Потирая от удовольствия ладони, а потом, стуча зубами от страха. Вдруг подумалось, что приставленный к царице египтянин соврал, Саломея отравилась и…

Несколько раз я порывался послать гонцов в Хеврон, или даже броситься к ней сам. Но я только плакал, только уговаривал себя, что если сестра отравилась медом, то я уже все равно ничего не смогу поделать.