Читать книгу "Русская революция. Книга 1. Агония старого режима. 1905—1917 - Ричард Пайпс"

Невероятно, но даже Объединенное дворянство, эта вернейшая и крепчайшая опора монархии, приняло в Москве и Петрограде резолюцию, поддерживающую Прогрессивный блок89. Действительно, трудно было найти сколь-нибудь значительного политического деятеля или группу, даже самого крайнего консервативного, националистского толка, не присоединившихся к общему требованию фундаментальных перемен в структуре и личном составе правительства.

Штюрмер счел себя вправе, не только из личных соображений, но и из интересов государственной безопасности, потребовать роспуска Думы и ареста Милюкова90. Однако он не нашел поддержки, на которую рассчитывал: царь и министры были скованы страхом. В правительстве его сторону взял один лишь Протопопов. Остальные предпочли избегать резких мер. Царь не хотел идти на окончательный разрыв с Думой и надеялся все уладить, не уступая в критическом вопросе о назначении ответственного министерства. 4 ноября он послал с примирительными обращениями к Думе военного и морского министров91. Александра Федоровна убеждала его держаться твердо, но царь потерял уже всякую волю. И вот, вместо того, чтобы защитить своего премьер-министра от клеветнических обвинений, — истинной мишенью которых был трон, — он решил пожертвовать им и поставить на его место кого-нибудь более угодного Думе. 8 ноября Штюрмер был выведен в отставку. Он так и не мог понять, что произошло, почему его обвинили в измене, в которой он не был повинен, и почему царь не защитил его от ложных наветов. Вскоре французский посол повстречал его на улице: он понуро брел, всецело погруженный в свои мысли и ничего вокруг не замечая92. (Он скончался на следующий год совсем сломленным человеком.)

Думу воодушевила отставка Штюрмера, в которой депутаты видели пример и подтверждение того, что ни один министр, им не угодный, не удержится на своем посту93. И новое назначение на освободившееся место А.Ф.Трепова, возглавлявшего министерство путей сообщения, только углубило их уверенность. Новоназначенный премьер-министр, по стандартам прежнего правительства, которое старческую немощь почитало залогом благонадежности, был человеком еще сравнительно молодым (ему было пятьдесят два года). Происходил он из семьи с давними чиновными традициями. На новом поприще он решился не уступать Столыпину, как и тот, вполне уверенный, что Россия не может долее управляться без содействия парламента. И ради достижения своей цели он готов был пойти на весьма смелые уступки: сформировать приемлемый с точки зрения Думы кабинет, отказаться от практики принятия законов по статье 87, облегчить положение рабочих, а также нацменьшинств — евреев и финнов94. В частных беседах с думскими лидерами во время перерыва в работе Думы (с 6 по 17 ноября) он заручился их поддержкой при условии отставки Протопопова.

В первой половине ноября 1916 года царь практически уступил революционным требованиям; окружающим он казался в те дни подавленным и безразличным95. И если бы русские либеральные политики могли трезво оценить положение, они бы убедились, что — по сути, если и не по форме, — они в общем-то получили то, чего добивались. Изгнав без достаточных оснований Штюрмера, заменив его премьер-министром, сочувствующим программе Прогрессивного блока, не распустив мятежную Думу, а предоставив ей возможность работать, царь сдался перед оппозицией. Но оппозиции, уже почуявшей запах крови, этого было недостаточно.

Несмотря на все свои благие намерения, Трепов мало преуспел. 19 ноября, когда возобновились заседания Думы, он обратился к ней с программной речью. Левые, предводительствуемые Керенским и Чхеидзе, встретили его оскорбительными выкриками, и в течение сорока минут он не мог промолвить ни слова[123]. Когда порядок наконец был восстановлен, он произнес примирительную речь, весьма напоминавшую по духу и содержанию столыпинские выступления в Думе. Он обещал положить конец беззаконию. Он просил помощи:

«Забудем старые споры, отложим распри… От лица правительства я прямо и открыто заявляю, что оно исходит из желания посвятить свои силы на совместную с законодательными установлениями положительную реальную работу»96.

Обязанность патриотов — не разрушать правительство, но укреплять его. Трепов воспользовался случаем, чтобы сообщить, что союзники пообещали России Константинополь и Черноморские проливы.

Все его усилия были тщетны. Постоянно прерываемый и сбиваемый с толку, Трепов распинался перед аудиторией, не желавшей идти на примирение: получив в жертву Штюрмера, она требовала теперь головы Протопопова. Когда Трепов закончил, слово попросил Пуришкевич. Приветствуемый социалистами, этот крайний монархист потребовал, чтобы правительство «прекратило продавать Россию немцам» и избавилось от Распутина и «распутинщины».

На последующих заседаниях признаков охлаждения страстей тоже не наблюдалось. Радикальные депутаты, не сдерживаемые теперь уже почти никакими запретами, открыто призывали страну к бунту. Меньшевики и другие социалисты покинули Думу 2 декабря, когда Прогрессивный блок единодушно одобрил отказ правительства принять предложение Германии о заключении сепаратного мира. Две недели спустя Керенский призвал население не подчиняться правительству97.

Не получил Трепов поддержки и при дворе. Императрица, боясь потерять свое влияние, интриговала против него. В письмах мужу она называла его не иначе, как лжецом, заслуживающим виселицы98. Николай на сей раз не внял советам жены и согласился с Треповым, что Протопопов должен уйти. 11 ноября он сообщал, что Протопопов не хорош и будет замещен, и просил при этом не вовлекать в это дело Распутина, целиком принимая на себя ответственность за это решение. Весьма обеспокоившись, Александра Федоровна телеграфировала мужу просьбу не предпринимать ничего до их встречи и на следующий день вместе с детьми отправилась в Могилев. На месте ей быстро удалось переубедить Николая. Когда Трепов прибыл в Могилев получить одобрение кандидатуры преемника Протопопова, царь осадил его, заявив, что Протопопов все-таки останется. Даже угроза Трепова подать в отставку не заставила его смягчиться. А.И.Спиридович приводит этот эпизод как ярчайший пример влияния Распутина99.

* * *

К концу 1916 года все политические партии и группировки объединились в оппозицию к монархии. Впрочем, это было их единственной точкой соприкосновения — ни в чем другом они не сходились. Крайне левых не устраивало что-либо меньшее, чем радикальное преобразование политического, социального и экономического устройства России. Либералы и либерал-консерваторы удовольствовались бы парламентской демократией. И те и другие, при всем их различии, вели речь об институтах власти. Крайне правые, теперь тоже примкнувшие к оппозиции, напротив, сосредоточили внимание на личностях политических деятелей. По их мнению, в российском кризисе повинен был не сам режим, а люди, стоявшие у кормила власти, а именно императрица-немка и Распутин. И стоит убрать их с политической арены, считали они, как все пойдет хорошо. Добраться непосредственно до императрицы было невозможно, ибо это означало дворцовый переворот, но некоторые монархисты полагали, что той же цели можно достичь, изолировав ее от Распутина. Зная страстную привязанность Александры Федоровны к «старцу», легко было предположить, что разлука с ним сломит ее физически. А избавленный от пагубного влияния жены, царь примет здравое решение и уступит власть Думе. Если же он не пойдет на это, можно будет назначить регента — кого-нибудь из великих князей, всего вероятнее Николая Николаевича. Такие разговоры в ноябре и декабре 1916 года велись повсеместно в высших кругах: в яхт-клубе, посещаемом великими князьями, в кулуарах Думы и Госсовета, среди монархистов, в аристократических салонах, даже в Ставке в Могилеве. Повторялась ситуация марта 1801 года, когда заговор против Павла I, обернувшийся его убийством, был на устах всего петербургского общества.