Читать книгу "Фадеев - Василий Авченко"

Офицер, в которого пули — японская и русская, одинаково злые и содержавшие каждая по целой смерти, — попадали дважды, не играл в рулетку. Он стрелял в сердце. Чтобы — наверняка. И — чтобы лицо его не было разбито, чтобы облик остался прижизненным.

Последней ночью он почти не спал. Утром попросил не тревожить: пусть позовут позже, к обеду. Посоветовал сыну погулять, а сам поднялся на второй этаж, в свою спальню-кабинет, и прикрыл дверь.

Дописал письмо, поставил дату. Представил, как она будет выглядеть на могильном камне. Расписался. Сложил странички, поместил письмо на тумбочку.

Разделся, аккуратно положил одежду на стул, полуприлег-полуприсел на кровати, укрылся одеялом — пусть кровь впитается в постель. Стрелять решил через подушку — она приглушит выстрел.

Взял револьвер, проверил барабан.

Наган был черный, вороненый. Личный черный ворон. Персональный «воронок», наконец приехавший за ним.

«Вороненый наган Тульского завода» появляется уже в «Разливе», но Неретин использует его не по прямому назначению — «охолаживает» дерущихся рукояткой.

В «Разгроме» Мечик, пытаясь покончить с собой, «долго с недоверием и ужасом» глядел на револьвер, но почувствовал, что никогда не сможет выстрелить в себя. А потом и вовсе забросил оружие в кусты.

Комиссар Челноков из «Рождения Амгуньского полка», вытащив наган из кобуры, «долго с интересом наблюдал, как ленточкой отливает смазанная вороненая сталь, и так же серьезно и вдумчиво взвел холодный курок». Не выстрелил — поскольку «привык отрезать только один раз, но зато после семикратной примерки».

Фадеев давно выбрал лимит примерок.

Осечки не ждал — и ее не случилось.

Внизу услышали хлопок. Решили — стул упал, что ли. Ему так и хотелось — чтобы не прибежали на звук. Вдруг он умрет не сразу — зачем близким видеть его агонию.

Револьверной пуле нужно было пролететь какие-то сантиметры. Она легко пробила подушку, грудную мышцу и изношенное, но до последнего стучавшее сердце.

Церковь, начиненная снарядами, взорвалась.

Саша Булыга вернулся в Улахинскую долину.

ЖИВОЙ. ПОСЛЕСЛОВИЕ

Книги его раньше были везде, в каждой советской семье.

(Может быть, даже слишком везде? Может, проще будет следующим — тем, кто «Разгром» уже не «проходил», а просто прочел? Может, только новое поколение и способно выстроить равно свободную и от советских, и от антисоветских догм литературную иерархию? А мы, родившиеся в СССР, — настолько отравлены советскими славословиями в адрес Фадеева и послесоветским его отрицанием, что уже не в состоянии воспринять тот же «Разгром» непредвзято?)

Теперь люди избавляются от книг. Сначала они покупались для чтения, потом — для мебели, теперь многим не обязательны даже и как часть интерьера.

Я нахожу Фадеева в заколоченных (на какой фронт все ушли?) домах культуры приморской глубинки. Натыкаюсь на эти книги у подъездов, у мусорных контейнеров.

Так я обзавелся роскошным дальиздатовским «Разгромом» 1983 года. Глянец — куда там нынешнему «гламуру», иллюстрации отличного владивостокского художника Сергея Черкасова… У меня собралась уже целая коллекция советских изданий Фадеева. Излишки раздаю желающим.

Желающих, правда, немного.

Подобрать Фадеева и принести его домой — просто, вернуть его «широкому читателю» — куда сложнее. Но, убежден, это совершенно необходимо. И прежде всего — самому этому широкому читателю.

Еще несколько лет назад мне казалось, что Фадеев — давно неживой, закоченевший. Открыв его, увидел, что подо льдом бежит живая вода, в глубине спящего вулкана свистит пламя и кипит лава. Книги ушедшего, но не умершего времени спят, как деревья зимой. Под неброскими переплетами искрят от высокого напряжения строчки, подпрыгивают и осыпаются буквы, обугливаются от внутреннего жара страницы.

Из школьных программ Фадеева убрали или почти убрали. Под «Молодой гвардией» теперь понимается прокремлевское молодежное движение.

Профсоюзной библиотеки имени Фадеева, в которую я ходил студентом, во Владивостоке больше нет (у меня каким-то чудом сохранился читательский билет «Фадеев-ки»). Вместо нее в здание по Океанскому проспекту, 18, вселился Сбербанк, хотя поначалу всех уверяли: библиотека закрывается на ремонт. Фонды попросту сожгли на Горностаевской свалке[340] за городом, потому что из всех искусств важнейшим для нас стало финансово-кредитное.

В 2010 году закрыли движение пассажирских поездов до станции Новочугуевка, введенной в строй в начале 1970-х, и теперь в Чугуевку из Владивостока можно добраться только автотранспортом (порядка 300 километров).

В Чугуевке с 1960 года действует музей Фадеева, но его перспективы не очень ясны. Вот что рассказал в 2015 году директор Приморского государственного объединенного музея имени Арсеньева (чугуевский музей с 1986 года входит в структуру ПГОМ) Виктор Шалай: «Наш филиал в Чугуевке, конечно, было бы преступлением выталкивать в самостоятельную жизнь. В Чугуевке живет всего 12 тысяч человек. Вытолкни музей в „автономку“ — он сразу закроется. Посещаемость в этом музее просто катастрофически низкая. Сейчас он сводит концы с концами, потому что мы его постоянно страхуем. Мы размышляем о том, что нам делать с Чугуевским музеем — подарком, доставшимся из прошлого. Это красивый, интересный, нужный региону подарок, но как с ним быть? Скажем правду: тех, кого можно заинтересовать фигурой Фадеева, в Чугуевке очень немного, и они не будут ходить в музей каждый день. По-хорошему, Фадеева надо вывозить во Владивосток, искать здесь под него здание и разворачивать тему литературы Дальнего Востока. Здесь население измеряется сотнями тысяч человек, есть целевая аудитория, разные социальные и профессиональные группы. Здесь есть те, кто мог бы делать, и те, для кого они могли бы это делать. Фадеев бы здесь расцвел, а там он лежит забытый. Есть хорошая экспозиция, коллекция, но это рассказ из другого времени, из другой страны. А Фадеев — очень мощная личность. Его разверни, дай ему новую интерпретацию… Можно обойтись вообще без коммунистического флера, потому что это, прежде всего, сильный писатель. Фадеев и Арсеньев — два героя места, гения места, не каждому региону так повезло. Если к ним правильно подойти, они будут „тянуть“ музеи за собой. Убежден, что Фадеева надо перемещать во Владивосток, а чугуевский музей перепрофилировать под краеведческую тематику. Там роскошная история старообрядчества, переселенчества, прекрасная археология — коллекций достаточно и без Фадеева. Здание отличное, построено специально для музея, коллектив есть, сюжетов — полно… Но если мы завтра об этом заговорим — включатся общественные механизмы давления. Никто не будет слушать, что на самом деле происходит. Будут произнесены страшные слова: „Нынешняя команда музея имени Арсеньева закрывает музей в Чугуевке“. И хоть ты головой об стену бейся — ничего не добьешься. Лишь при наличии общественного обсуждения разных точек зрения эту ситуацию можно вывести из пике. А выводить ее нужно. Стыдно для региона, что такой сюжет, такая коллекция прозябают в маленьком таежном селе, до которого и житель Владивостока не доедет. Нужна большая общественная дискуссия, чтобы была услышана наша система аргументов. Только после этого может начаться решение инфраструктурных вопросов»[341].