Читать книгу "Князь советский - Эльвира Барякина"

Клим понимал, что это безумие – брать с собой Тату. Что скажет Нина, когда узнает, что он решил удочерить еще одного ребенка – тем более, дочь своей любовницы? Тата с ее дурным характером наверняка вымотает ему все нервы, но бросить ее на произвол судьбы Клим не мог: если бы не Галя, его бы изувечила рыжая чекистка.

Им повезло: в самолете были свободные места, а проверка документов и таможенный контроль прошли без приключений.

Молоденькая служащая вывела Клима и детей на летное поле, где стоял тупоносый самолет, выкрашенный в ярко-красный цвет.

– Какой хорошенький! – восхищенно ахнула Китти. – Прямо как ненастоящий!

Самолет и вправду напоминал игрушку: не верилось, что этот дачный домик с крыльями способен подняться в воздух.

Клим покосился на Тату: та, слава богу, помалкивала.

Из кабины выпрыгнул Фридрих, наряженный в кожаную куртку и шлем с круглыми наушниками.

– О господи – жив! – воскликнул он, увидев Клима. – А это что за девицы?

– Мои дочери.

Фридрих нахмурился.

– Ладно, потом обо всем расскажете. Забирайтесь в салон – через пятнадцать минут вылетаем. Первая остановка в Смоленске, вторая в Каунасе[4], третья – в Кёнигсберге. А там рукой подать до Берлина.

В салоне стояли четыре кожаных кресла с подголовниками. На стенах – крючки для одежды, на прямоугольных окнах – скручивающиеся в рулон шторки. В хвостовой части за перегородкой что-то грохотало – туда складывали ящики и чемоданы, и самолет вздрагивал и приседал каждый раз, когда в него пихали очередной груз.

Фридрих заглянул внутрь:

– Тут будет шумно, так что не забудьте вставить в уши затычки – они в кармане – сбоку от сидения. А если тошнить начнет, пользуйтесь бумажными пакетами.

Тата с Китти сели в одно кресло и долго возились с ремнем, пытаясь разобраться, как он пристегивается.

– Ты не боишься лететь? – спросила Тата.

Китти покачала головой:

– Нет.

«Счастливица», – вздохнул про себя Клим. Сам он едва справлялся с дурными предчувствиями. Сколько раз ему доводилось читать в газетах о разбившихся аэропланах!

Дверь распахнулась, и в салон забрался еще один человек.

– О, так я не один полечу! – воскликнул он по-английски.

Это был Оскар Рейх – раскрасневшийся, в расстегнутом пальто и сдвинутой на затылок шляпе.

– Страшно рад вас видеть! – сказал он Климу. – Это ваши дети? Им, наверное, нелегко придется – тут изрядно потряхивает. Я бы в жизни не стал летать на самолетах, если бы не срочные дела.

Оскар засунул портфель под сиденье и постучал в перегородку, отделявшую салон от кабины пилота:

– Эй, Фридрих! Ты обогреватель починил? А то в прошлый раз я чуть не околел от холода.

В дверном проеме появился бритый наголо тип.

– Ефим, садись! – воскликнул Оскар, похлопав по соседнему креслу. – Мы сегодня полетим вместе с девушками.

Клим заставил себя пожать им руки. Принесла же их нелегкая! Оставалось только радоваться, что в самолете будет шумно, и им не надо будет поддерживать разговор.

– Ну что, готовы? – прокричал из кабины Фридрих. – Тогда поехали!

5.

До Смоленска добрались благополучно – если не считать того, что Тата вдруг разрыдалась, вспомнив, что забыла дома папину пепельницу и не попрощалась с котом Иповаром. До нее наконец дошло, что она навсегда улетела из Москвы и уже не сможет вернуться домой.

Когда самолет вновь взмыл в небо, его начало немилосердно трясти, и Тату сразу же стошнило. Напугавшись, Китти заплакала, и Клим метался между ними, не зная, что предпринять.

Оскар и Ефим кривились и брезгливо отодвигали ноги, боясь вляпаться в остатки Татиного завтрака.

Во время дозаправки в Каунасе Тата заявила, что ни за что не вернется в самолет, и спряталась от Клима в женском туалете. Ему пришлось выносить ее оттуда на руках – к великому ужасу почтенных литовских дам.

– Меня похитили! – орала она, брыкаясь, как бешеный теленок.

Клим поставил ее на землю.

– Тата, посмотри мне в глаза! Я тебя очень прошу: не осложняй мне жизнь! Я не могу бросить тебя тут: мы уже за границей. Если мы с Китти сейчас улетим, куда ты пойдешь?

– Я ненавижу самолеты! – рыдала Тата.

Честно говоря, соблазн оставить ее литовцам был очень велик. Клим все понимал: у Таты было трудное детство; она потеряла мать и теперь летела бог весть куда с человеком, которому совсем не доверяла.

Ох, возможно, советский детдом был для нее не самым худшим вариантом.

Клим сжал Татины руки.

– Я очень многим обязан твоей маме… Даю тебе честное слово, что буду заботиться о тебе точно так же, как и о Китти. Просто доверься мне и все будет хорошо!

У самого Клима не переставая ныло сердце, и он опасался, что это что-то серьезное – его отец умер от сердечного приступа. Многочасовое путешествие в трясущейся посудине тоже не доставляло ему удовольствия; в одном самолете с ним летел его злейший враг, а сам Клим еще вчера сидел в камере пыток… Но эти сведения вряд ли могли образумить Тату – ждать от нее сочувствия и понимания не приходилось.

Она унялась только после того, как Клим напомнил ей про обязанности пионеров, которые всегда должны быть сильными и храбрыми.

– Мы сейчас едем в Германию, а это капиталистическая страна, где нас могут подстерегать опасности и провокации, – сказал он строго. – Я поручаю тебе Китти. Что бы ни случилось, ты должна отвести ее в безопасное место.

Тата вытерла слезы и поспешно кивнула.

– Хорошо.

Клим дал ей пять рейхсмарок и адрес Зайберта, записанный на бумажке.

– Никому его не показывай. Тут находится наша конспиративная квартира, где всегда можно попросить о помощи. Ты готова к борьбе?

– Всегда готова! – отозвалась Тата и отдала пионерский салют.

«Так-то лучше… – подумал Клим. – Если у меня приключится инфаркт, дети, по крайней мере, смогут добраться до Нины».

6.

В «Берлинер Тагеблатт» вышла небольшая заметка о том, что древесину для немецких шпал заготавливают советские рабы. Вскоре в Москве была получена телеграмма от Зайберта: «Вы зря затягиваете с контрпропагандой. Публика заинтересовалась происхождением русского леса, и результаты могут быть непредсказуемыми».

Скрепя сердце, Драхенблют выделил еще десять тысяч долларов и велел мистеру Рейху немедленно вылететь в Германию.

Оскар надеялся добраться до Берлина засветло, но когда они приземлились в Кенигсберге, Фридрих объявил, что у него стучит мотор, и дальше их повезет немецкий аэроплан, который вылетает завтра утром.