Читать книгу "Живые. Мы можем жить среди людей - Варвара Еналь"

Но Колька предпочитал задавать команды пальцами, быстро перебирая по чуть светящейся поверхности.

— Смотри, — сказал он, и перед Эммой возникла запись.

Большая круглая комната. Диванчики, столики с голограммными узорами. Эмма узнала тот самый зал, через который они проходили на Третьем Уровне, и где остались Таис и Федор. Только сейчас в зале было полно людей. Вперед вышел невысокий кареглазый человек с умным, подвижным лицом, мягко улыбнулся и сообщил:

— Сегодня у нас знаменательный день, друзья. Наши последние разработки в области робототехники одобрены Международным Сенатом и запущены в производство. Очень скоро наступит не просто Новая Эпоха, а Новейшая Эпоха. Роботы класса Дон смогут не только сами принимать решения, они смогут выполнять сложную интеллектуальную работу. Они смогут думать. Они будут пластичны и интересны. Кроме того мы получили разрешение работать с программами "Живой плоти", то есть создавать биороботов. Роботов, внешне ничем не отличающихся от людей. На такие разработки уже есть заказчики. Это новое слово в робототехнике, дорогие коллеги.

— Значит, ты все‑таки добился разрешения? — спросил высокий светловолосый парень, — Не смотря ни на что, ты добился разрешения?

— Мы лезем не туда, — пробормотал еще один человек, поднялся и прошел к выходу.

После обернулся и добавил:

— Это принесет беду всему человечеству. Мы занимаемся не тем, чем надо. Взяли на себя роль Творцов, только никогда не надо забывать, что человечество обычно всегда было тварями, а не творцами.

— Ну, что ж, — весело ответил кареглазый человек, — техник Логинов всегда сомневался, но прогрессом двигают не сомневающиеся, а те, кто чувствует веяние времени. Человечество выходит на новый виток развития, и не нам стоять на этом пути. А вам, господин Шереметьев, придется подчиняться распоряжениям Гильдии. У вас подписанный контракт.

Высокий и светловолосый, которого кареглазый назвал Шереметьевым, не стал отвечать. Тоже повернулся и вышел.

На этом запись заканчивалась.

— Почему она тут оказалась? Эта запись? — удивленно спросила Эмма.

— Да кто его знает? Может, профессору делать было нечего, и он уже грузил на экраны всякие файлы. А, может, совесть замучила. За жадность к прогрессу…

— Жадность к прогрессу… Выдумал тоже, — хмыкнула Эмма, — А еще есть записи?

— Больше нет. Вот тот мужик, который умничал о прогрессе и радовался новым разработкам, и есть профессор Калужский. Между прочим, Илья был его сыном. Ну, фамилия у них, по — крайней мере, одинаковая.

— Да, я заметила. Профессора не интересовали собственные дети. Они тут, видимо, никого не интересовали.

— Кроме семейных. Тут есть ролики, снятые о детях. Даже Федор маленький есть. Двухлетний, что ли. Федор сын этого самого штурмана Шереметьева. Его снимали родители и хранили ролики. А профессор взломал и вытащил себе на компьютер. Тоже глядел перед смертью.

— Ладно, после и мы посмотрим. Значит, не все родители забывали своих детей. Какая разница?

— Ну, сама подумай. Те, кто живет семьей и помнит о детях — те и остаются людьми.

— Ну, да. Раньше было такое устойчивое выражение — "любить кого‑то". Сейчас уже так не говорят, сейчас ведь сексуальные отношения возможны только через симулянты. А раньше было по — другому, раньше люди следовали своим природным инстинктам, как животные.

— Ну, нет. Это сейчас люди стали животными. А раньше они были людьми, — напомнил Колька, — Слово "любить" раньше употребляли в значении привязанности, да?

— Ну, да. Сейчас его заменили словами "привыкнуть", "пользоваться". То есть сейчас я пользуюсь — к примеру — планшетами и общаюсь с Лоном, привыкла к нему. А раньше, когда жили с родителям, то говорили — я люблю маму и папу. Как‑то так.

— Старое выражение, да?

Эмма рассеяно кивнула. Да, это старое, немного забытое выражение. Его употребляли еще тогда, когда жизнь не была такой удобной и современной. Когда детей надо было рожать и воспитывать самим, когда женщины зависели от отцов своих детей, когда близкие и личные отношения между людьми приносили много боли и разочарования. Вообще все эти семьи, дети, мужья и жены были огромным предметом разочарования.

Как можно жить в такой несвободе? Это очень неудобно. Постоянно думать о ком‑то, подстраиваться под кого‑то, жертвовать частью своей жизни ради кого‑то. Вот поэтому люди и придумали термин "любовь" и создали романтический ореол вокруг него. Вроде как "любовь" должна была приносить счастье, а на деле приносила только слезы и разочарование.

Вот, к примеру, младший брат профессора Сергей, который плакал по ночам по своей маме. А зачем ему мама? Почему женщина должна жертвовать своим временем отдыха ради того, чтобы увидеть мальчика? Это бессмысленно и бестолково. А не было бы этой привязанности — не было бы и слез. Не было разочарования. И Сергей сразу оценил бы все преимущества Второго Уровня. Эмоциональная нестабильность — вот как называется то состояние, к которому приводит любовь.

Эмма взяла планшет, вздохнула и негромко велела:

— Мечи не забудь. Пригодятся.

— Само собой. Я включу сейчас звуки языка животных. Звук тревоги. Пусть звучит. И пойдем вниз. Главное еще Вовку не забыть. Он‑то о нас точно забыл.

— Ну, да. Играет сидит.

3.

Запахи обрушились, как только спустились по лестнице вниз. Множество ярких, выпуклых нот наполнили пространство. Это не ароматы, это именно запахи. Они уже не казались неприятными или противными. Они говорили. Вот тут было несколько животных, и все они пахли по — разному. Эмма отчетливо различала запах каждого и могла даже проследить — куда кто пошел.

Присутствие Кольки и Вовки. Собственный запах. Они тоже были тут, но животные оставались дольше, запахи стаи более явственны и совсем свежи.

Сколько пришлось просидеть тут, в этом ангаре? Эмма торопливо подсчитала. Вышло, что почти двое суток. Немало.

— Знать бы, куда поворачивать, — пробормотал в темноте Колька.

— Я знаю, — уверенно ответила Эмма.

Она знала. Она чувствовала свой собственный, старый запах и шла по нему. Прямо к выходу, через резкий, сильный запах стаи. Вся стая прошла тут больше суток назад. Все ушли, больше никого нет. Ни одного звука не долетало до Эммы. Тихо и темно. Можно спокойно двигаться вперед.

На Колькином планшете постоянно прокручивался файл с записями тревоги. Эмма улавливала лишь еле слышный короткий свист — и все. Улавливают ли эти звуки животные? Нет, потому что животных тут нет. Ни одного, это Эмма знала точно. Никого тут нет, потому можно двигаться быстро и свободно. Вперед, на выход.

— Наши сейчас спят, наверное, — предположил Колька, — самое время для сна. Я и сам хочу спать. Приду сейчас и завалюсь.