Читать книгу "Гапон - Валерий Шубинский"

Но все-таки — вот такой сюжет:

В тот момент, когда от удара по голове сознание Гапона отключилось, он снова оказался на Нарвской заставе 9 января 1905 года, между вторым и третьим залпом.

И он успел — когда уже прозвучал рожок — оттолкнуть Ивана Васильева и встать на его место. Пуля пошла — все равно куда, в голову или в грудь. И он умер, зная, что умирает героем, что его имя будет окружено долгой славой.

А мальчик Ванюра не останется сиротой.

Если верить Дикгофу-Деренталю, Рутенберг у трупа Гапона, обрезая веревку, на которой тот был повешен, произнес мелодраматический монолог:

«Так висел Каляев… И он хотел, чтобы другие также висели (после паузы). А это все же хорошо, что его не расстреляли… Он приготовлял другим виселицу — и сам ее заслужил. Расстрел был бы для него слишком почетен. …Боже, он же мне когда-то другом был! Сколько всего у меня связано с этим человеком!.. Этими самыми ножницами я ему обрезал волосы 9 января. А теперь ими же…»

Хочется верить, что это — как и диалог Гапона с рабочим на лестнице — плод фантазии плохого писателя. Что на самом деле Мартына — Петра Моисеевича — Пинхуса Рутенберга просто била дрожь. Да и веревку никто не обрезал: она так и осталась завязана одним концом на горле, другим — на железной вешалке.

При Гапоне оказался кожаный бумажник и в нем 1300 рублей, десять разных записок и расписок (в том числе копия с последней записки Рутенберга и на ней же набросок ответа), две визитные карточки г. X., ключи и квитанции несгораемого ящика банка «Лионского кредита» за № 414 на имя Ф. Рыбницкого. Еще — две записные книжки.

Ключи, как мы уже писали, выслали Марголину, наличные дослали потом. Записные книжки и записки пропали.

Вот и всё.

А 30 апреля 1906 года местные полицейские явились на дачу.

ЭПИЛОГ

Гапона похоронили на Успенском (Северном) кладбище 3 мая. Была, конечно, Саша Уздалева под черной вдовьей вуалью. Речи говорили Вера Карелина, Кузин, Усанов, еще несколько рабочих и, что примечательно, Ушаков, прижизненный соперник. Не было — что еще примечательнее — Варнашёва, председателя «Собрания». Не пришел, кажется, никто из интеллигентных знакомцев и союзников Гапона — ни Симбирский, ни Марголин, ни Грибовский; по крайней мере, никто из них не выступил, не вступился за честь ошельмованного и убитого. И только какой-то рабочий Смирнов взывал к мести убийцам, и хор из 150 собравшихся дружно отвечал ему.

Сто пятьдесят… 9 января на улицы Петербурга вышло ровно в тысячу раз больше народу.

На могиле был установлен деревянный крест с надписью «Герой 9 января 1905 г. Георгий Гапон». Чуть позже был поставлен постоянный памятник — покрашенный белой краской чугунный крест.

В 1909 году могилу Гапона случайно, проходя по кладбищу, увидел Иван Павлович Ювачев — бывший революционер, шлиссельбуржец, сахалинский политкаторжанин, впоследствии — писатель-мистик, более всего знаменитый как отец Даниила Хармса. Он знал Гапона — мимолетно, шапочно — в самом начале его деятельности. Ювачев скопировал надпись на могиле: «Спокойно спи, „убит“, обманутый коварными друзьями. Пройдут года, тебя народ поймет, оценит, и будет слава вечная твоя». Почему «убит» в кавычках — сам Ювачев не понял. Рядом были засохшие венки — «От Нарвского района» (явно трехлетней давности, когда остатки организации еще существовали) и более свежий: «Вечная память вождю и учителю Гапону в день годовщины от рабочих». Еще на могиле лежали коробочки с фотографиями Гапона (на одной из них — расстриженный священник в светском платье, во весь рост, с руками в карманах). Ну и переписанные карандашом стишки («Мой друг, сегодня много дней, как ты покинул мир наш тленный, быть может, для души своей ты приобрел там рай священный…» — и etc.: погребальная лирика общего пользования, почерпнутая, должно быть, из какого-то старого журнала).

Так выглядела могила Гапона через три года после его смерти. Сколько людей посещали ее? Для скольких рабочих Гапон оставался «вождем и учителем» в январе 1907, 1908, 1909 годов? Их было не очень много, с годами делалось все меньше, но они были и даже пытались защищать память Гапона в прессе. Только они и сохранили безраздельно добрую память об этом человеке, который несколько месяцев своей жизни считался национальным героем.

При этом еще довольно долго после похорон продолжали ходить слухи о том, что Гапон жив. В газете «Двадцатый век» от 5(18) мая было напечатано письмо рабочего патронного завода Ивана Алексеева, который в подробностях рассказал о встрече с Гапоном в Лештуковом переулке. Якобы Гапон сказал ему: «Полиция попалась в ловушку и уже похоронила меня с разрешения губернатора… — скоро я сам покажусь кому надо». Гапон дал рабочему 15 рублей для семьи, а маленькому сыну его подарил рубль. «Потом он достал накладной парик с бородой и быстро надел его… Гапона я хорошо знал раньше, так как он ночевал у меня в прошлом году, будучи 3 мая в Петербурге».

3 мая 1905 года Гапон был в Женеве, и все письмо было, возможно, «уткой», плодом творчества небрезгливых журналистов, эксплуатирующих сенсационную гибель известного человека. А может быть, здесь и впрямь отразились какие-то слухи, ходившие про Гапона, после смерти ставшего в некоторых — нешироких, впрочем, — кругах рабочего класса народным героем, подобием Робин Гуда или Стеньки Разина? Во всяком случае, через десять дней газета напечатала резкое и печальное письмо А. К. Уздалевой:

«…Мой муж умер. Он свел все счеты с жизнью, а между тем чуть ли не каждый день терзается его память».

Куда любопытнее другой сюжет — связанный с убившей Гапона Партией социалистов-революционеров.

По свидетельству Герасимова, 22 апреля «агент Раскин» неожиданно был задержан в числе псевдоизвозчиков, наблюдавших за домом Дурново, готовя настоящее покушение на него. Не будем обсуждать, что это было — необъяснимая неудача великого провокатора или форма торговли с работодателями (дело закончилось тем, что перед Азефом извинились и заплатили ему единовременно пять тысяч рублей в счет дальнейшего сотрудничества!). В последовавшем разговоре с Рачковским и Герасимовым Азеф рассказал всё об убийстве Гапона в Озерках. Никаких последствий это не имело: Манасевич-Мануйлов, к примеру, и прежде всё хорошо знал и даже описывал в газетах, а полиция не дернулась с места, пока домовладелица Звержинская не пожаловалась на неуплату.

Рутенберг совершил страшноватые, с общечеловеческой точки зрения, поступки, чтобы спасти свою честь революционера. Но результат оказался обратным. Под пером газетчиков Рутенберг представал обманщиком, предателем и без пяти минут агентом охранки, по личным причинам убивающим своего друга — и он должен был признаться, что авторы статей лишь деформируют реальность, но не выдумывают небывшее.

А партия молчала, не принимая на себя никакой ответственности.

В октябре 1906 года на Иматре, на II Совете партии, у Рутенберга было столкновение с Азефом. Иван Николаевич категорически заявил, что не давал санкции на убийство одного Гапона, и назвал Рутенберга лжецом.