Читать книгу "Новый Макиавелли - Джонатан Пауэлл"

В марте Тони стал подумывать о переносе «дня икс» на апрель, чтобы не дожидаться майской выборной кампании; однако этот шаг выглядел бы, пожалуй, реакцией на поражение лейбористов на выборах в Шотландии, а также на местных выборах. Тони, по его признанию, потерял боевой настрой; не смог бы даже отреагировать на публикацию Алистеровых дневников. Я советовал не пороть горячку с уходом и воображать себя баньяновским пилигримом[231]. У нас тут — марафон; главное — не упустить из виду финишную ленточку. Речь шла о необратимости ухода; Гордон пытался подать уход Тони как событие самое незначительное; он уже и вел себя по-хозяйски. Заявил, что от своей нынешней должности не откажется, пока премьером не станет, и с целью избежать соперничества предложил все внутрипартийные вопросы решать в узком кругу.

По Макиавелли, главный принцип лидера — всячески избегать презрения. Вот почему я изрядно напрягся, когда Лиз Ллойд сообщила, какое презрение оба Эда (Милибанд и Болле) выказывали Тони во время его встреч с Гордоном. Бои велись за место и время публичного признания Гордона преемником. Дуглас Александер, участвовавший в выборах в Шотландии, сказал Лиз, что Тони придется назвать Гордона преемником, если мы эти выборы выиграем; Тони, мол, «каждому из нас обязан». На десятую годовщину первой своей победы на выборах Тони дал интервью одному шотландскому телеканалу. Вот его слова: «По всей вероятности, следующим премьер-министром будет шотландец». Гордон не замедлил позвонить и упрекнуть Тони — почему, дескать, конкретно по имени его не назвал? Наконец, 11 мая, Тони смирился и начал обдумывать способы подачи кандидатуры Гордона. Особенно трудно давался подбор эпитетов. Не назвать ли Гордона «давним другом и партнером», спрашивал Тони вашего покорного слугу, каковой слуга в шутку заметил, что такой эпитет отливает голубизной. Тони хотелось говорить по памяти, а не по бумажке; увы — слишком длинные паузы наводили на мысль о его неискренности. Казалось, слова из Тони клещами вытаскивают.

Политический лидер, едва заметив на горизонте призрак отставки, должен трезво оценить свои возможности, иными словами, конкретизировать масштабы свершений, на которые будет способен до конца срока. Как правило, лидер сосредоточивает усилия на том, чтобы сделать свои реформы необратимыми — и связать руки преемнику. Тони, например, в последние два года у власти запустил целый ряд пятилетних планов для каждой из ключевых сфер внутренней политики; именно в эти два года были проведены самые удачные наши реформы. В частности, реформы социальной сферы и по сей день защищены от посягательств новых лидеров, а ведь Гордон Браун немало потрудился, чтобы минимизировать их эффект, даром что у власти пробыл всего ничего. Правительство консерваторов/либеральных демократов предпочло развивать реформы, начатые Тони, а не сворачивать их; так родился новый вариант «батскеллизма»; похоже, можно еще долго не волноваться за судьбы городских академий и реформы в сфере здравоохранения.

Премьер-министры крайне щепетильны в вопросах памяти, которую по себе оставят. Уже в 1998 году мы начали прикидывать, за какие конкретно свершения войдет в историю наш Тони. Я упирал на Северную Ирландию, конституционную реформу, а также приближение лейбористов от «краев» к «центру». Чем яснее виделась дата отставки, тем актуальнее становился вопрос с анналами истории. В блоге Бена Уэгг-Проссера[232]мелькнули фразы «круг почета» и «уход, когда публика только разлакомилась». Обе просочились из мемуаров Тони; то-то мы огребли издевок. На самом деле о своей роли в истории премьер-министры должны задумываться уже в первый день у власти, а не тянуть до дня последнего. В случае с Тони базовый элемент политического наследия как раз заметен всякому; это — изменение самой сути британской политики. Новые лейбористы ни разу не проиграли выборы; возрожденные под другим названием и в другом составе, но по-прежнему в виде прогрессивной центристской силы, новые лейбористы и дальше будут доминировать в британской политике.

Наш уход из Номера 10, в отличие от ухода Маргарет Тэтчер в 1990 году, не сопровождался оглушительным треском. Последний день Тони у руля изрядно растянулся; вдобавок мы встретили этот день во всеоружии. 21 июня состоялось наше последнее совещание в Кабинете министров. Дэвид Милибанд и Гордон, дирижируемые Джеком Стро, разразились панегириком. Звучало несколько вымученно. Тони подарили картину с видом загородной резиденции Чекере, когда же он поднялся и пошел к выходу, все присутствующие тоже поднялись и устроили овацию. Тони держался скромно, все боялся, что его новая должность — посланника на Ближнем Востоке — не будет вовремя оглашена (мы все еще уточняли последние детали с «ближневосточным квартетом»). Только 26 июня, во вторник, наши уполномоченные в Иерусалиме наконец согласовали область контроля и дату анонсирования новой должности. Последний день был отмечен особой эмоциональностью. Гордон наконец-то оставил попытки помешать Тони уйти в качестве члена Парламента; правда, Эд Болле продолжал высказываться против назначения Тони посланником на Ближнем Востоке — считал, эта должность помешает экономическому решению конфликта. Во время парламентского запроса Иан Пейсли любезно поблагодарил Тони за деятельность в Северной Ирландии и пожелал ему таких же успехов в решении ближневосточных проблем. Лейбористы-заднескамеечники аплодировали стоя; к ним присоединились консерваторы. Вместе с Тони я прошел через Порткуллис-хаус[233]; вслед неслись аплодисменты. Я шепнул: «По крайней мере мы сумели уйти на своих условиях». Кстати, до Тони такое никому из современных премьер-министров не удавалось. Десять лет мы, едва выпутавшись из очередного кошмарного кризиса, шутили: дескать, шериф у нас на хвосте; теперь наконец-то мы оторвались от преследования. На прощанье выпили по бокалу шампанского с сотрудниками Номера 10. До порога, который Тони ежедневно переступал в течение десяти лет, его снова сопровождали аплодисменты. Тони отправился в Букингемский дворец. Я собрал бумаги, попрощался со всеми — и выскользнул через боковую дверь. Мой путь лежал в Осло. Вступающего в должность Гордона я видел уже в аэропорту — по телевизору. Речь его у входа в Номер 10 приняли хорошо; увы, Гордон был лишен лидерской харизмы, и это чувствовалось. Вспомнился старина Макиавелли: «В периоды благополучия люди, одержимые завистью и жаждою власти, используют в своих целях людей способных и одаренных; они прибегают к мерам, по общему заблуждению считающимся правильными. Или же власть над ними получают люди, алчущие славы, а не общественного блага. Такие ошибки раскрываются много позже, когда уже начались необратимые дурные последствия». Теперь, сказал я себе, я только одно могу сделать — самоустраниться.

Рано или поздно каждого политического лидера постигает такой недуг, как высокомерие. Чаша сия не минует ни диктатора, ни демократа. Оказавшись между шестеренок правительственного механизма, лидер теряет связь с реальным миром. Тишина Номера 10 — совсем не то, что суета обычного кабинета управленца, пусть и занимающего высокую должность; тут, в Номере 10, лидер забывает о стрессах и нагрузках среднестатистического гражданина. Теперь его напрягают качественно новые обстоятельства. Без сопровождения личной охраны шагу не ступить — ни по парку прогуляться, ни в саду на скамейке посидеть, если эта скамейка просматривается с соседней крыши. Захотелось в театр или в кино — жди, пока погаснет свет, не то повторишь судьбу Авраама Линкольна. Британский премьер не роскошествует, в отличие от лидеров в Берлине, Париже или Вашингтоне, со стряпней и уборкой справляется своими силами. Правда, и официальный фотограф каждое премьерское действие не фиксирует. Но куда бы премьер ни отправился, кто-то его везет, кто-то открывает перед ним дверь и делает распоряжения. Премьер никогда не остается один. Потеря связи с реальностью, изоляция от людей и масштабы внимания к своей персоне порождают высокомерие, что совершенно неудивительно. Примером может служить практически любой правитель.