Читать книгу "Завет - Гейл Линдс"

Нужно как можно быстрее покинуть Венецию. Кругом обман и предательство, и бесконечные вопросы без ответа… Эта мысль билась в висках, как знамение начавшейся войны. Но ему необходимо было взять с собой кинжал Форнарини, и он собирался попросить отца Дамаскиноса о помощи.

Священник выбрал в качестве укрытия Скуола Сан-Николо.[48]Основанная в конце пятнадцатого столетия для защиты прав греческой диаспоры в Венеции, теперь она превратилась в музей. Вслед за отцом Дамаскиносом Браво прошел внутрь, попав в окружение десятков и сотен православных икон. Лики святых взирали на него со стен и из стеклянных витрин.

Отец Дамаскинос, молитвенно сложив руки, остановился перед иконой, изображавшей святого двенадцатого века; над худым бородатым лицом сиял позолоченный нимб. Губы священника беззвучно шевелились. Он поразительно походил на святого на иконе, не хватало разве что нимба.

Браво неслышно подошел ближе. Кроме них в музее, похоже, никого не было. Из окон под потолком струился прозрачный свет, бледные квадраты ложились на пол и стены, пробуждая святых от векового сна.

Браво тихо, почти неслышно позвал священника по имени. Отец Дамаскинос вздрогнул, словно его укололи иголкой, и резко обернулся. В широко раскрытых глазах метался ужас.

— Браво… — выдохнул он. — Вы живы, слава Господу! Я был так напуган — я боялся, что вас…

— Все окончилось полным крахом, святой отец. Дядя Тони убит, его застрелила… — Он осекся, покачал головой. В груди мучительно саднило, словно это в его плоть вошли выпущенные Дженни пули. Из горла рвался крик боли, и Браво сдерживался из последних сил. — Предатели, кругом предатели… Мне нужно уехать из города как можно скорее.

— Да, понимаю… — Но отец Дамаскинос, казалось, почти не слушал его, поглощенный какой-то мыслью. Он украдкой озирался по сторонам, словно боялся, что в любой момент кто-то ворвется в зал через тяжелые музейные двери. Вид у него был затравленный и жалкий.

— Мне нужно забрать кинжал Лоренцо Форнарини, святой отец, — торопливо продолжил Браво. У него хватало собственных страхов, и он не мог ждать. — Если вы составите бумагу, подтверждающую, что кинжал является культурной ценностью и подлежит возвращению на историческую родину, я смогу увезти его с собой в Турцию.

— В Турцию?

— Я еду в Трапезунд.

Священник кивнул, смотря перед собой невидящим взглядом. Браво еще раз повторил его имя.

Отец Дамаскинос вздрогнул и уставился на Браво так, словно увидел привидение.

— С вами все в порядке, святой отец?

Постепенно его взгляд сфокусировался на Браво.

— Да, да, конечно, я сделаю все, что вы просите. Но…

Браво вопросительно посмотрел на него.

— Что, святой отец?

По лицу священника пробежала мрачная тень и тут же исчезла.

— Нет, ничего.

— Вы поступили правильно, святой отец.

— Что? — одними губами произнес отец Дамаскинос. Ужас снова завладел им.

— Я о пистолете, святой отец. Вы правильно сделали, что отдали его дяде Тони.

— Не знаю, Браво, не знаю… Господь рассудит, но я… я не знаю… — Отец Дамаскинос протянул руку и коснулся плеча Браво. С видимым усилием он заставил себя собраться. — Будь осторожен, сын мой, будь очень осторожен. Ты остался один на один с… очень опасным противником.

Браво недоуменно нахмурил брови.

Отец Дамаскинос облизнул губы.

— Дьявол, — выдохнул он. Браво почувствовал на своем лице его кисловатое дыхание. — Дьявол вышел на поле боя…

Глава 23

Браво стоял возле конвейера в аэропорту Трапезунда, ожидая прибытия багажа, — он упаковал кинжал Форнарини в небольшой чемоданчик. Кругом речитативом звучала турецкая и арабская речь; слова сыпались градом, хрустели, как капустный салат, стучали по ушам маленькими молоточками, кружились мириадами песчинок самума. Он прислушивался к разговорам, постепенно подстраиваясь под эту стремительную, отрывистую музыку Востока. Ему давно не доводилось говорить ни по-турецки, ни по-арабски, и теперь он мысленно тренировался, беззвучно отвечая на вопросы, которые задавали друг другу толпящиеся вокруг мужчины, женщины, дети.

Подхватив с ползущей дорожки чемодан, Браво направился в туалет. Зайдя в кабинку, он удостоверился, что кинжал лежит на месте, упакованный в точности так, как перед полетом. Вымыв лицо и руки, Браво посмотрел на свое отражение в заляпанном зеркале. Кто это? Бледное, загнанное лицо с ввалившимися глазами, совсем как у отца Дамаскиноса в Сан-Николо… Он отвернулся, напуганный тем, что увидел. В кого он превратился?

Вернувшись в зал, в гомонящую толпу, где металось под сводами разноголосое эхо, он долго, подозрительно осматривался, с мучительной остротой понимая, что его паранойя вполне обоснована. Никто, казалось, не обращал на него ни малейшего внимания. Стиснув ручку чемодана, Браво направился к дверям и вышел в теплую, влажную ночь.

Он сел в раздолбанное, одышливо хрипящее такси и попросил отвезти его в центр. Трапезунд располагался на крутом горном склоне, выходящем к берегу залива серповидной формы. Город окружали подернутые голубоватой дымкой предгорья — естественная защита против нападений со стороны суши. Когда-то Трапезунд был окружен толстыми крепостными стенами, построенными по образу и подобию константинопольских.

Вглядываясь в вереницы сияющих огней на темных горных склонах, Браво чувствовал, как безмолвно витает над ним дух великой истории этого города. Когда в 1204 году во время четвертого Крестового похода был захвачен Константинополь, на обломках империи образовались три меньших государства: Никея, Эпир и Трапезунд. В царствование Алексея I, внука византийского императора Андроника I Комнина, Трапезунд был самым процветающим и богатым из трех. Когда Комнины со своим войском высадились на берегу, они уже вполне отдавали себе отчет, что расположение Трапезунда поистине уникально. Город в самом начале пути, соединявшего южное побережье Черного моря с Ираном, застава на подступах к перевалу Зигана, ворота в Эрзурум и внутренние области Анатолии! Стратегическую ценность Трапезунда невозможно было переоценить. Комнины превратили город в главное торговое звено между Востоком и Западом. Христианство в Трапезунде существовало наряду с исламом, и в четырнадцатом-пятнадцатом веках здесь разгорались нешуточные религиозные баталии. На Трапезунд претендовали греки, так много сделавшие для развития «Счастливого города», латиняне, торговавшие здесь, и турки, считавшие, что их просто-напросто ограбили, стянув у них из-под носа то, что принадлежало им по праву.

Глядя на синеющий вдалеке между горами просвет, Браво представлял себе длинные караваны рыжевато-коричневых верблюдов, везущих на своих спинах немыслимые богатства. Неровным строем они спускались по узкой, закрытой со всех сторон долине реки Пиксит к городу, где их нетерпеливо поджидали купцы и торговцы из Венеции, Генуи, Флоренции, даже Ватикана, — в те дни в Трапезунде жило много крестоносцев.