Читать книгу "Цвет боли. Красный - Эва Хансен"

— Я сделаю для вашей семьи все, что только смогу.

— Ну, вот и славно, хотя, помощь, в общем-то, не нужна, у меня боевые девочки.

— Даг, я надеюсь, это не изменит наши отношения на работе?

— Если ты обещаешь и впредь приносить мне семлы…

— И не только. Ты не знаешь, какие пироги я пеку!

— Как я могу знать, если не пробовал?

— Тогда за стол!

* * *

Я лежала, прикрыв глаза, и вспоминала, что произошло, вернее, пыталась это сделать, потому что кроме страха и боли был только полумрак и полные провалы в памяти. А разобраться нужно, Ларс прав. Только вот хочет ли он, чтобы я действительно вспомнила? Решено: даже если вспомню, то ему ни за что не скажу об этом. Даже если будет смотреть своими серыми глазищами прямо в душу, не скажу!

И прекрасно понимала, что если действительно посмотрит или поцелует, то выложу, как на духу и позволю укокошить себя окончательно. Мелькнула дурацкая мысль: пусть, пусть даже убьет, только бы не бросал!

Обругав себя дурой, я принялась последовательно вспоминать события этого странного вечера.

Еще при Анне у меня закружилась голова, но когда та подозрительно поинтересовалась, не беременна ли я, пришлось сделать вид, что все в порядке. Потом все провалилось в туман. Анна ушла… Я провожала ее до двери? Не помню…

А потом? Очнулась в больнице.

Нет, не так.

Сквозь полубессознательное состояние я чувствовала, что меня связывают, чувствовала боль в вывернутых суставах, и от этого теряла сознание окончательно. Но я слышала, как ругается Ларс… да, мелькнула мысль, что он разрезает веревки ножом… Какими-то отдельными вспышками сквозь мрак прорывались голоса… Надо постараться вспомнить, что это были за голоса, а еще лучше вспомнить, что именно произносили.

Медсестра, которую ко мне приставили в качестве то ли охраны, то ли сторожа, устроилась в кресле и взялась за толстенную книгу. Чуть приоткрыв глаза, я видела, что она углубилась в чтение. Это хорошо, не будет мешать думать.

Я снова попыталась вспомнить все, что можно.

Анна ругала меня за проявленную слабость, за то, что решила рассказать Ларсу о слежке. Хорошо, что я испугалась и не призналась, что готова отдать ему и флэшку с записями тоже.

Все словно сквозь воду… Да, это голос Анны:

— Где твои записи? Где твои записи, идиотка?!

В полумраке я не могла понять, о каких записях она говорит, у меня нет бумаг, все в компьютере. Кажется, Анна включала компьютер, но ничего не нашла.

Но если включала, значит, она не ушла, когда мне стало плохо, и я провалилась в сумеречное состояние?

Может, Ларс прав, и подвесила меня Анна? Но зачем?! Убить из-за провала журналистского расследования? Если бы казнили всех неудачливых журналистов, боюсь, даже новостные заметки писать было бы некому. Она могла меня вышвырнуть, не заплатить, даже подать в суд (хотя, за что?) или ославить на всю Швецию, но не убивать же. Почему ее так интересовали мои записи? Я их отдала или нет? Не помню…

Еще была флэшка Марты… А она где?

Я вспомнила, что сунула ее в карман джинсов и не вытаскивала.

Что я еще помню? Голос Ларса:

— Дыши! Дыши, Линн! Дыши, черт тебя побери!

Он хлопал меня по щекам и, кажется, даже делал искусственное дыхание. Странный способ убивать человека: сначала подвесить, а потом приводить в чувство. А вдруг он сначала решил меня прикончить, а потом испугался последствий? Или просто пожалел… или… он меня любит, потому рука не поднялась добить.

Анна говорила, что Ларс опасный человек, очень опасный, чтобы я была осторожна и ни в коем случае ни о чем ему не рассказывала. Теперь я вдруг поняла: она слишком боялась, чтобы Ларс не догадался о нашей слежке. Неужели настолько опасен? Но почему?! С самого начала у меня было ощущение, что Анна чего-то не договаривает, что знает больше, чем дает информации нам. Не у одной меня, у всех. Но мы считали, что это из-за ее осведомленности, ведь все, о чем предупреждала Анна, оказывалось правдой.

Что же такое Анна знает о Ларсе, что не может открыть даже нам? Неужели он и впрямь такой страшный человек?

Я могла с этим соглашаться, но только пока не видела его глаз. Стоило Ларсу посмотреть на меня, как вся решимость, осторожность и вообще способность соображать улетучивались, как дымок на ветру. Категорически невозможно оставаться разумной, когда на тебя пристально смотрит Ларс Юханссон, во всяком случае, я на такое неспособна.

Может потому Анна так злилась на меня? Я вздохнула — тогда она права, наша группа старалась, старалась, а я все испортила, влюбившись в Ларса Юханссона.

И все равно, неужели за это могла последовать такая кара? Меня вдруг проняла дрожь от понимания, что едва не погибла.

— Мари, скажите, кто привез меня в госпиталь?

— Тот молодой человек, который настоял на дополнительном уходе за вами.

— Какой у меня диагноз?

Мари пожала плечами:

— Это не секрет, асфиксия из-за удушения, вывих локтевых суставов и легкие травмы. Многовато, но уж очень неудачно вы попытались снять эти гирлянды. Надо же было так — угодить в петлю из шнура! А вы ничего не помните?

— Нет, только помню, как подвернулась нога.

— Закружилась голова?

— Да.

— Наверное, пытались удержаться руками… Хорошо, что молодой человек появился довольно скоро, не то могли вообще задохнуться.

Разговор ничего не прояснил. В Южном госпитале я оказалась по воле Ларса, который то ли пожалел, не добив, то ли наоборот спас. Вот и думай теперь.

Кстати, почему он спрашивал о татуировках Анны и откуда знает о левом мизинце?

От размышлений меня отвлек зашедший в палату врач, он объяснил, что снимки моей головушки ничего угрожающего не показали, конечно, асфиксия даст о себе знать, но это не страшно. Нужен отдых и уход, тем более, гипс с рук мне снимут через неделю.

— Рентген показал, что головки суставов целы, значит, нужно только дать им самим вернуться в прежнюю форму. К Новому году будете как новенькая. Только очень прошу больше не лазить по лестницам со связками проводов в руках. Если бы не молодой человек, вы могли погибнуть.

«Или наоборот не попадать к вам», — возразила я мысленно.

— Спасибо, доктор. Впредь буду осторожней.

— Звонила ваша родственница, бабушка, если я правильно понял, сказала, что через час приедет, чтобы забрать вас в Бюле. Так?

— Какое имя она назвала?

— Оса Линдберг. Все верно?

— Да, — я невольно улыбнулась.

Вот кого я рада видеть всегда — Осу Линдберг, мою обожаемую бабушку! Но почти сразу я впала едва ли ни в панику, бабушку обмануть не удастся, она нюхом чует вранье, особенно мое. Ей-то что говорить?!