Читать книгу "Рыцарь света - Симона Вилар"

Начались танцы, и Милдрэд была несколько удивлена, когда ее тут же пригласил юный брат Генриха. Что это? Очередная любезность Элеоноры или те взгляды, какие порой бросал на нее ангелочек Гийом, и впрямь указывали, что она ему понравилась? Но в любом случае Милдрэд так давно не танцевала, что с охотой вышла с ним в круг, проигнорировав упрек Реми, что-де она лишила его удовольствия первым повести ее в паване.

Танцы в Нормандии кое в чем отличались от тех, какие были приняты в Англии. Но Милдрэд быстро уловила новомодные па и с удовольствием скользила в шеренге танцующих, сходясь и расходясь со своим кавалером, меняя партнеров, чтобы через зал опять подойти к нежно улыбающемуся ей Гийому, сплести с ним пальцы, слушать его любезные речи. Этот мальчик явно вошел во вкус заведенной Элеонорой моды на нежные ухаживания, да и сам он был таким милым и привлекательным, что Милдрэд даже растрогалась. Надо же, а она считала, что никто не осмелится сказать ей комплимент, опасаясь грозной тени чудовища, какое маячило за ней.

Следующий танец она уже кружила рука об руку с Реми, и он шутил, довольный тем, как ловко увел ее от мальчишки Гийома. Это их игривое соперничество развеселило Милдрэд. Да и вообще ей так нравилось танцевать! Угрюмый Юстас ненавидел подобные развлечения, а если где-то и устраивали пир, то дамы вскоре покидали его, словно им там не было места. При дворе же Элеоноры именно дамы были в центре внимания, и сама госпожа подходила к рыцарям, если те отказывались от танцев, указывала им на ожидающих приглашения женщин, говоря, что просто неприлично отсиживаться в стороне, когда есть свободные партнерши.

Герцогиня следила за устроенным ею праздником и в какой-то миг вдруг объявила, что теперь, когда пары уже сложились, настала пора развлечься пением. Ибо ничто не может более взволновать душу, как изысканная песня о том, что так волнует сердца, — о любви.

По ее знаку на середину зала вышел смуглый аквитанский трубадур и, перебирая струны арфы, запел звонким красивым голосом, в котором слышался легкий акцент, что придавало словам еще большее очарование:

Смотрю на нее, онемев

И сердце к ней так устремив,

Что и в груди не сдержать,

Если б на нем не лежали

Думы о той, что умножит

Власть надо мною в тот срок, —

Только о том и мечтаю!

Готов я, любви восхотев,

Жечь свечи и масло олив,

Тысячи месс отстоять,

Лишь бы мне счастие дали.

Пусть мне Люцерну предложат —

Светлой головки кивок

Я на нее не сменяю.

Милдрэд услышала, как невдалеке всхлипнула пухленькая молодая дама.

— О, Пречистая, кто же так извел его любовью? Клянусь былой девственностью, я бы утешила его, пусть даже потом супруг меня и поколотит!

На даму зашикали, и она замолчала, вытирая глаза краем головного покрывала.

Смуглый аквитанец продолжал петь:

На папском престоле воссев

Иль царственный Рим покорив,

Все соглашусь потерять,

Только б надеяться далее,

Что поцелуй быть может, —

Иначе — ведает Бог! —

Нет ей доступа к раю[74].

— Они все влюблены в Элеонору, — услышала Милдрэд голос Реми. — А я бы пел для вас, если бы вы позволили.

Милдрэд слегка опешила, когда он сел у ее ног и положил голову ей на колени. Прогнать его? Она еще не знала здешних нравов, не знала, что тут сочтут бесстыдством, а что грубостью. Но тут, к ее облегчению, песня прервалась, все стали аплодировать, а Гийом Плантагенет что-то сказал Элеоноре, кивнув в сторону прильнувшего к коленям англичанки Реми де Гурне. И герцогиня его окликнула:

— Мессир Реми, вы, как я слышала, единственный из нормандских дворян, кто в состоянии тягаться в музицировании с нашими аквитанцами. Так что прошу вас, явите свое искусство!

Реми стал отказываться. Фрейлины Элеоноры почти подтащили его к трону госпожи, но рыцарь умолял не принуждать его, чтобы известные певцы юга не говорили потом, что Нормандия смеет соперничать с ними в искусстве, в котором им нет равных.

— Если вы сейчас же не потешите нас, Реми, — начала герцогиня, обиженно надув губки, — то я запрещу вам целовать мне руку при встрече.

Ее фрейлины, уловив настроение госпожи, тут же принялись наседать на нормандского рыцаря:

— А я, Реми, не разрешу вам подсаживать меня в седло!

— А я не позволю смотреть в мое декольте!

— Я не поднесу вам вина!

— Я запрещу вам меня целовать!

— А я не коснусь бедром вашего бедра!

Милдрэд их нравы казались излишне вольными, она смутилась, особенно когда Реми оглянулся на нее, будто ожидая, что и саксонка присоединится к этим игривым упрекам. Но и без нее было кому его донимать.

— Несносный Реми, если вы не споете, то никогда не узнаете, какая тесьма на моей нижней рубашке!

В конце концов рыцарь поднял руки, показывая, что сдается, и ему подали лютню. Он умело и быстро пробежал пальцами по струнам.

— Высокочтимая госпожа и вы, милые прелестницы, я спою вам песню, какой научил меня сам Генрих Плантагенет. И прошу вас быть снисходительнее к скромному исполнителю. Моя госпожа догадается, что песня герцога обращена исключительно к ней, а та, о ком я сейчас думаю, — тут он оглянулся и посмотрел на сидевшую в стороне Милдрэд, — пусть поймет, что именно для нее вкладываю в исполнение всю свою душу.

Едва он заиграл, как Милдрэд напряглась, лицо ее окаменело.

Далекий свет меня манит…

Пойду издалека.

Пусть Бог в пути меня хранит —

Любовь моя крепка.

Ведь это ты — далекий свет,

К тебе иду сквозь мрак.

И верю — ты моя судьба.

Аминь. Да будет так!

Странно звучала эта песня в устах нормандца, исполнявшего ее низким грудным голосом. Милдрэд помнила ее совсем в другом исполнении… Иной голос, иной взгляд, иные интонации… Это была их с Артуром песня… Она помнила, как он пел ее среди просторов холмистых пастбищ в Уэльсе, как смотрел на нее в замке Кос, среди толпы, но она знала, что он поет только для нее… Об этом говорил его голос, его взгляд, обращенный к ней, как будто только она одна могла быть на целом свете.

Для тех, кто любит и любим, —

И в дождь встает заря.

Но надо знать, что ты не сон,

Что все мечты не зря.

Милдрэд не могла это больше слышать. Все было зря! Все! И ее любовь к Артуру, и желание сэра Гая помочь им… Этот благородный человек тоже попался на обман своего любимца, не зная, что некогда Артур пел ту же песню и Ависе из Глочестера. О, Милдрэд не забыла, как Ависа просила Артура спеть ей про далекий свет и тем самым чуть не выдала их. Их. Ибо они с Артуром уже тогда были парой, несмотря на то что этот плут уступил прекрасную валлийку Плантагенету. Что же за люди они, если решались на подобное? Но теперь-то они вместе. У них не вышло обогатиться за счет Гронвуда, но они имеют содержание от самой Элеоноры, верящей, что сын Ависы от ее мужа. Но так ли это? Его ли это дитя? Ибо эти двое хитрецов могли обмануть кого угодно.