Читать книгу "Белинда - Энн Райс"

— Может быть, она знает, а может быть, и нет. И даже если она поймет, что ты блефуешь, у тебя еще есть парочка козырей в рукаве. Твоя история — настоящая бомба. И она в курсе. Она всегда в курсе того, что на самом деле происходит.

Его слова несколько озадачили меня. Тоже мне бомба! И я жутко боялась ответных действий со стороны мамы. Возможно, она и не сможет развалить папин бизнес, но как насчет права опекунства? Здесь, в Нью-Йорке, я так же, как и в Калифорнии, считалась несовершеннолетней. А вдруг она обвинит папу в укрывании сбежавшего из дома ребенка или в чем-то подобном?

Олли вернулся домой уже ближе к полуночи. Он явно хотел полностью отключиться от театра, а потому был в джинсах и пуловере. Папа приготовил ужин, и мы ели, сидя на подушках, за круглым столиком перед камином. А потом Джи-Джи настоял на том, чтобы мы все рассказали Олли.

— Я не в силах больше об этом говорить, — ответила я.

Но Джи-Джи объяснил, что они с Олли вместе уже пять лет, что он любит Олли и Олли ни за что не проговорится.

Олли действительно такой же милый и добрый, как и папа. Хотя внешне совсем другой. Он очень высокий и жилистый. Когда-то он был танцовщиком, но сейчас, на восьмом десятке, он уже, естественно, не может танцевать. Однако Олли, со своей гривой седых волос, до сих пор выглядит весьма элегантно. Его лицо, которого не касалась рука пластического хирурга, кажется очень мудрым и понимающим. По крайней мере, мне. Ладно, наконец сдалась я. Пусть Олли тоже знает.

И папа начал рассказывать. Он старался говорить моими словами. Правда, начал он не с того, с чего начала я в своем письменном отчете, а с приезда Сьюзен на Сент-Эспри и нашей поездки в Канны.

— Вот это история! — обратился папа к Олли, который сидел, сдвинув очки на макушку, и ласково смотрел на меня.

Олли долго молчал, а потом произнес своим хорошо поставленным голосом:

— Итак, они покончили с твоим фильмом, они покончили с твоей карьерой, они покончили с твоим любовным романом.

Я не стала ему отвечать. Как я уже объясняла, мне настолько претило обсуждать маму, что я сейчас чувствовала себя нравственно опустошенной. Жалость Олли смущала меня. Не думаю, что я и дальше смогу делиться с кем-либо своими переживаниями. Я не верю разговорам в пользу бедных. От этого мне становится только хуже.

— А потом они захотели покончить с тобой, — продолжил Олли. — Швейцарская школа — это дверь туда, откуда не возвращаются. Но ты не позволила вычеркнуть себя из сценария.

— Да, полагаю, что так, — выдавила из себя я.

— Похоже, мать внезапно обнаружила в твоем лице конкурентку, и перенести это оказалось выше ее сил.

— Можешь повторить еще раз, — перебил Олли Джи-Джи. — Мать не выносит конкуренции.

— Но, мистер Бун, она ведь заранее ничего не планировала, — слабо сопротивлялась я. — Действительно не планировала. Она любит Марти, и это единственное, что она понимает.

А потом Олли произнес небольшую речь:

— Ты слишком добра к ней. И пожалуйста, зови меня Олли. А теперь позволь мне кое-что объяснить тебе насчет твоей матери, хотя я и не имею удовольствия ее знать. Но мне знаком такой тип людей. Я всю жизнь с ними сталкивался. Их все жалеют, поскольку они кажутся такими беззащитными. Но на самом деле ими движет одно лишь безмерное тщеславие, которого обычному человеку понять не дано. А беззащитность — всего лишь маскировка. Из твоих слов я понял, что и мужчина тот не слишком-то много значит для твоей матери. Нет, полагаю, что твоя мать всегда нуждалась в ограниченном круге людей. Это ты, ее подруги Триш и Джилл, а также несколько блестящих друзей. И она соблазнила Марти Морески, а потом и вышла за него замуж только тогда, когда обнаружила, что он влюблен в тебя.

Очень похоже на правду. Очень похоже на страшную правду. Но я до сих пор сохраняла остатки преданности маме, а потому такая правда причинила мне боль. И я вдруг вспомнила тот случай, когда Марти поцеловал меня в лимузине. Я вспомнила выражение маминого лица. Неужели один мимолетный поцелуй мог стать предвестником конца нашей любви?

Но я не сдавалась. Я пыталась спорить. Я объяснила Джи-Джи и Олли, что Марти заботился о маме так, как ни один мужчина до него. Я прекрасно помню маминых прежних дружков, которые требовали подать им ужин, спрашивали, где лежит их одежда, клянчили деньги на выпивку и сигареты. Мама была способна два часа стоять у плиты, чтобы угодить Леонардо Галло, а тот мог запросто швырнуть тарелку в стену. Нет, Марти стал первым мужчиной, который заботился о маме.

— Естественно, — хмыкнул Олли, — и ей вполне хватило бы одного того, что с ней нянчатся, пока ты не стала для нее угрозой.

Я согласилась с ним, но слишком уж все было некрасиво и сложно.

И тут папа сказал, что сейчас не имеет значения, с чего это Бонни так взъелась на меня, но теперь я рядом и могу жить в Нью-Йорке вместе с ним и Олли, а с Бонни он как-нибудь справится.

Олли сначала ничего не ответил, а потом, посмотрев на папу, тихо сказал:

— Все замечательно, Джи-Джи, за исключением одного маленького «но». «Юнайтед театрикалз» — мой продюсер. Они финансируют «Долли Роуз».

Папа ответил Олли грустным взглядом, но промолчал. И тогда Олли выдал еще одну речь:

— Послушай меня, моя дорогая. Я прекрасно понимаю, в каком положении ты оказалась. Когда мне было пятнадцать, я работал официантом в Гринвич-Виллидж и играл крошечные роли на сцене, если мне выпадала такая возможность. Ты уже большая девочка, и я не собираюсь кормить тебя разговорами о том, что, дескать, надо вернуться домой и позволить запихнуть себя в швейцарскую школу. Но я не хочу тебя обманывать. «Юнайтед театрикалз» — это мой первый счастливый случай за последние двадцать лет, когда я изо всех сил старался, чтобы у меня хоть что-то срослось на Бродвее. Они не только спонсируют мой мюзикл, что, кстати, отнюдь не принесет им бешеных барышей, но и собираются финансировать фильм. И я буду режиссером своего фильма, и такой шанс я не могу упустить. Они, конечно, не закроют «Долли Роуз». Не смогут. Но фильм? О нем тогда можно и не мечтать. Только одно слово твоей матери или ее мужа, который не последний человек на студии, и весь интерес к фильму тут же испарится. Никаких грубостей, никаких объяснений, просто: «Спасибо за звонок, Олли, мы с тобой обязательно свяжемся». И больше меня не будут соединять ни с Эшем Ливайном, ни с Сидни Темплтоном. Никогда.

А потом что-то такое всплыло в разговоре, что тогда показалось мне мелочью, но потом стало крайне важным. Олли Бун продолжал разглагольствовать. «Долли Роуз», конечно, достаточно красочный мюзикл, действие которого происходит в Новом Орлеане еще до Гражданской войны, одним словом, настоящее бродвейское шоу, но больше всего на свете Олли хочет поставить музыкальный фильм по роману писательницы-южанки Синтии Уокер «Багровый Марди-Гра». И угадайте, кому принадлежат права на книгу? «Юнайтед театрикалз», которая в пятидесятых уже сняла по книге художественный фильм с участием Алекса Клементайна, а затем несколько лет назад — мини-сериал. Мюзикл «Долли Роуз» вполне хорош для Бродвея, но не более того. Да и фильм вызывает определенные сомнения. Но «Багровый Марди-Гра»?! Это уже серьезно и навсегда. И фильм станет его, Олли Буна, триумфом.