Читать книгу "Поскольку я живу - Марина Светлая"

Но именно поэтому она неслась с работы так, будто за ней черти, отгоняя навязчиво лезущие в голову мысли, что при любых других обстоятельствах эта самая репетиция в Киеве сегодня была бы последней. Потому что после праздников она улетела бы в Гамбург по контракту с Эльбской филармонией. Согласилась бы обязательно! О чем тут вообще можно было думать? Ее обычная жизнь – покорять горы. Все остальное – лишь детали.

Но только теперь все изменилось. Лёнька все изменил. Жить с ним в разных городах еще терпимо, а вот в разных странах – ей представлялось огромной проблемой. Если Стас безропотно отпускал его к ней в Киев, то где гарантия, что разрешит брать с собой в Германию? Все же в чем-то главном они со Штофелем сходились – у ребенка должен соблюдаться хоть минимальный режим. Разболтается – добра не жди.

И она старалась. Черт подери, она ведь правда старалась стать лучше, чтобы сыну тоже было за что ее любить. Первый раз он не выдержал у нее и недели, когда запросился к отцу. Соскучился. Маленький. Папа привычнее и, наверное, сейчас роднее. Но потом Лёнька приехал в сентябре и прожил с ней почти два месяца. Полина смирилась с частыми визитами Стаса по этому поводу. Но они были единодушны во мнении, что пока отец занят свадьбой, Лёньке лучше и правда находиться у матери.

Так они и поселились все вместе. Поля, Лёня и Лена. Без нее Полина обходиться не смогла бы – работа сжирала почти все время. Завертелся очередной сезон в оркестре. Новый, но традиционный из года в год проект с Петькой Олешко, ведущим актером театра «Супрематическая композиция», затянул в свои жернова.

Петр пафосно обозвал его «Влюбленный атлант», вдохновенно импровизировал на сцене со стихами, текстами и формой подачи, а под конец сентября решил, что прошло достаточно времени с По?линого развода, чтобы попробовать ее трахнуть во время поездки в Тернополь, где они зависли в гостинице из-за плохой погоды.

Олешко был забавной особью мужского пола всего-то на четыре года старше нее, высокий, статный, с хорошо развитой мускулатурой, которой любил хвастануть, и длинными прядями чуть вьющихся солнечно-рыжих волос. У него были потрясающей красоты и выразительности ярко-голубые, под стать ее, глаза. И такие же выразительные руки, которые сам частенько называл рабочим инструментом. Пластичностью он обладал феноменальной. А еще у него была жена, с которой давно не жил, но так и не развелся. И две книги, победившие на «Коронации слова» в разные годы, – Олешко адаптировал свои пьесы в сборники рассказов. С ним определенно было о чем поговорить. Да и, чего греха таить, у него было на что посмотреть. В общем-то, они, ныкаясь по крошечным гримеркам разных залов, где приходилось выступать, за столько времени друг на друга насмотрелись. А своей симпатии Олешко не скрывал никогда.

- Поля, смотри, олени горят! – взвизгнула Клавка на заднем сидении, и Полина невольно дернулась в сторону, куда указывала Лёлькина дочь, мысленно послав приближающиеся праздники к черту. Действительно – эка невидаль! Украшенный город за неделю до Нового года!

Но подавив в себе раздражение, она спросила:

- Нравится?

- А-га!

Полина поморгала, глядя на девочку в зеркало заднего вида, и невольно хмыкнула, свернув к обочине. Заняла место для такси и проговорила:

- А ну, живо выходи, будем фоткаться и маме отправлять!

Клавка всплеснула руками и завозилась, соскальзывая с сидения.

Несколько минут. С десяток кадров на телефон в сумерках, среди продолжавшего сыпаться снега. Детская улыбка. Когда улыбались дети, ей почему-то становилось тепло. Гораздо теплее, чем было за многие годы. Она и забыла, что так бывает. Только детские улыбки ей теперь и остались, наверное. Свои перестали иметь значение.

Потом Полина переслала Лёльке фотографии в Вайбер, а та оживилась, явив ей кучу смайлов с поцелуйчиками и сердечками. Прежняя Полька лишь раздраженно повела бы плечами, будто бы сбрасывая с себя объятие. А эта – только цокнула языком. До «как ми-и-ило» она еще не дошла, конечно, но училась принимать людей с их недостатками, включая склонность к невербальному общению.

Пока они дурачились с Клавкой, лобовое стекло облепило снегом, причем весьма ощутимо. И следующие пять минут Полька орудовала то щеткой, то дворниками. А когда, наконец, добрались до Лёлькиного и Клавкиного дома, она чувствовала себя уже вконец разбитой. Валик, которого Полина видела второй раз в жизни, впустил их в квартиру и предложил чаю. Она отказалась, хотя, признаться, мечтала о чем-нибудь согревающем. Но только дома. И чтобы градус был повыше чайного.

Потому что тот градус, который царил на улице, сбивал с благих намерений мыслить рационально. Заметно похолодало. Будто это ни черта не Киев, где пожизненная новогодняя слякоть, а, по крайней мере, далекий и дикий север. Впрочем, Полине, выросшей на юге и чувствующей себя подчас тепличным растением, все, что ниже нуля, – холод.

- Снег – это красиво! – пробормотала она, глядя на уличный фонарь во дворе дома, и поплелась к машине. Усталость брала свое, да и не хватало только заболеть. Как тогда. В сентябре, когда Олешко вознамерился заняться с ней любовью.

Погода в Тернополе была ужасной. Лило как из ведра – и резко похолодало. Полька простудилась, видимо, еще в дороге. Болело горло, но обошлось без температуры. В планах на поездку значилась прогулка по городу после представления, но к тому не располагали ни атмосферные явления, ни физиологические бзики.

А может быть, это было единственно естественной реакцией организма на то, что как-то совершенно неожиданно подошло 29 сентября. Проклятое 29 сентября, воскресный день – день рождения Ивана. И с самого утра она била себя по чертовым пальцам, чтобы не вздумать написать ему на чертову почту чертовы поздравления, от одной мысли о которых к голове подкатывала чертова паника. Номера его у нее, к счастью, больше уже не было. Удалила. Сразу, в первый же час, истекающий после минувшего концерта на «Олимпийском». В ту ночь она напилась, и полученной от алкоголя смелости хватило для того, чтобы стереть контакт из памяти телефона. Ее вела в том порыве мнимая надежда на освобождение – от проекта, от контракта, от Мироша. Как она его ненавидела тогда! Знал бы о том хоть один человек на свете! Ненавидела почти так же сильно, как любила.

Но мимо даты 29 сентября на календаре пройти не смогла. Ни в прошлые годы, когда ей крышу рвало в этот день, и она сбегала ото всех в другие города и в другие страны. Ни в этот. Когда знала точно – протяни руку, и сбудется. Но зачем ей это сейчас, когда и без того гордость в ошметки? Зачем?!

Полину бросало то в жар, то в холод. И она не представляла себе, как отыграет на выступлении. Отыграла. Еще как отыграла. Провалилась в музыку и отыграла, чтобы потом начало потряхивать еще больше – выхлоп от пойманного вдохновения был мучительным.

«Ты температуру-то мерила?» - спросил Олешко по дороге в гостиницу.

«У меня нет температуры», - отозвалась Полина, уставившись в окошко автомобиля. Ливший дождь размывал картинку действительности, и она напоминала акварельный рисунок, в котором воды слишком много и краски потеряли свою насыщенность.