Читать книгу "Самая страшная книга. Чертовы пальцы - Дмитрий Тихонов"

– Я, – с вызовом произнес Беляй. – Потому что я в ем не сомневаюсь, сызмальства его знаю.

– Знаток, ети твою мать! – скривился Горь. – Значит, вы заодно с ним? Не зря я думал, что никому с чистой рожей нельзя верить. Кто на каторгу за безбожное дело не пошел, того купить можно, запугать можно, обдурить можно. Паскуды гнилые!

– Ты бы язык придержал, – сказал Елезар, и в словах его не слышалось ни капли былого уважения. – А то оборву.

– Я тебе сейчас хрен оборву! – орал Горь. – Грамотей поганый! Намалевал на бумажке буковок, за слово атаманово выдал, а мы и поверили, как дети малые, послушали его. Щенок! Сволочье! Ублюдок безродный! Кто тебя надоумил?

– Слово атаманово не трожь! – завопил Елезар. – Я его с детства хранил! Это тебе не земли с грядки набрать, старый хрыч! Это тебе не с чортовым отродьем путаться, не продавать себя подороже от одного божка к другому! Атаман бы за такое в харю твою рваную плюнул!

Наум не заметил, как в руке Горя появился нож. Да и никто, наверное, не заметил. Короткий кривой клинок сверкнул багровым в отсветах печного огня – а следом, мгновение спустя, полыхнул выстрел. От грохота заложило уши. Из облака порохового дыма выпал навзничь Горь с простреленным горлом. Пока он падал, прямой как палка, все еще сжимая в кулаке нож, Наум вспомнил предупреждение ведьмы, прозвучавшее перед самым появлением Беляя с Елезаром. Дело нечисто, сказала она, стоит быть настороже. Нужно было ее послушать, подумал Наум. Нужно было допросить этих двоих с пристрастием.

А потом Горь упал, опрокинув лавку, уставившись в потолок пустыми глазами, и Наум больше ничего не думал. В руке у него оказалась сабля. Рядом встал Фома с палашом и боевым топориком, огромный, словно медведь.

– У меня в доме такое не позволительно, – медленно, тщательно выговаривая каждое слово, проскрипел рыжебородый. – Мой гость – мой брат.

– Клянусь, мы не помышляли такого исхода, – сказал Беляй, выхватывая оружие. – Вам помочь хотели.

Никто не ответил. Они замерли на вдохе, двое против двоих в большой, но темной горнице, полной едкого дыма, примериваясь, присматриваясь друг к другу. На выдохе сшиблись: Наум с Елезаром, Фома с Беляем. Засвистела, зазвенела, заскрежетала сталь. Рубились умело и страшно, не жалея ни себя, ни супостата, вкладываясь в каждый взмах.

Беляй был обречен. Сабля в левой руке не могла тягаться с топориком и палашом куда более дюжего Фомы. Он сопротивлялся отчаянно, но быстро выбился из сил. Рыжебородый, только этого и ждавший, в два счета вышиб у него оружие, однако, вместо того чтобы сдаться на милость победителя, Беляй рванулся вслед за отлетевшей к печке саблей. Фома, пропустив бывшего товарища мимо себя, ударил вслед, вонзил лезвие топора в затылок. Сделав по инерции еще пару шагов, казак рухнул лицом вниз. Пальцы на изувеченной ладони дернулись несколько раз и замерли. Топор застрял в черепе, и Фоме пришлось упереться ногой в спину убитого, чтобы вытащить острие.

Елезар Полынник и Наум были в равных условиях. Сабля против сабли, на стороне первого – молодость и сила, на стороне второго – опыт и гнев. Клинки плясали вокруг них, сталкиваясь и отскакивая, сыпали искрами. Когда Беляй лишился оружия, Елезар, поняв, что вот-вот окажется в меньшинстве, усилил натиск, заставив противника попятиться. На его счастье, Жила, отступив, приблизился к стене, и на очередном взмахе острие сабли зацепилось за полку, на короткий миг оставив его беззащитным. Этого Полыннику хватило. Он сделал резкий выпад, пронзив Науму грудь, затем пнул в живот, опрокинув на спину, а сам развернулся к Фоме. Уметчик как раз выпрямлялся, выдернув топор из головы Беляя. Елезар рубанул его сбоку, чудовищным по силе косым ударом с потягом. Рыжебородый, рассеченный почти надвое, издал протяжный булькающий хрип и повалился на свою жертву, щедро заливая пол кровью.

Елезар, перешагнув через быстро растекающуюся лужу, кинулся к двери. Молодой казак не оглядывался и не видел, как поднимается, скалясь от боли, Наум. Зажимая левой рукой рану в груди, правой он поднял саблю, сунул ее в ножны. Затем подобрал топорик Фомы и, оставляя за собой багровые следы, побрел за Полынником.

В сенях Наум едва не упал. Силы стремительно убывали, ноги дрожали и подгибались, голова шла кругом. Лишь навалившись всем телом, сумел он открыть наружную дверь, выбрался на крыльцо и увидел, как Елезар выводит из стойла под уздцы двух лошадей.

Из мрака возник невысокий силуэт, перегородил дорогу. Мальчишка направил на казака деревянную саблю:

– А ну, стой! Это не твоя кобыла…

Голос был звонкий, чистый, ничуть не похожий на отцовский. Но деревянная сабля – не ровня настоящей. Полынник, не сказав ни слова, ударил наискось, снеся рыжую голову. Лошади, боевые, видавшие виды, привыкшие к запаху смерти, лишь недовольно всхрапнули.

Опершись на столб, что поддерживал навес над крыльцом, Наум взвесил топорик в руке, примерился и метнул в Елезара. В прошлой жизни, давным-давно, у него это хорошо получалось. Тело отозвалось на движение дикой болью – и он закричал. Как тогда, на другом крыльце, под кнутом палача. В этом крике было больше ярости, чем жалости к себе. Елезар, вздрогнув, обернулся на звук, и топорик, метивший между лопаток, угодил ему в правое плечо с мокрым, отчетливо слышным хрустом.

– Ах, гнида! – взвыл он, схватившись за рану. Между пальцев тонкими ручейками побежала кровь.

– Ничего, сейчас пройдет, – сказал Наум, спускаясь с крыльца. Каждый шаг давался ему с трудом. – Сейчас, потерпи чутка…

Правая рука Елезара повисла плетью, пальцы разжались, и сабля упала в грязь. Наум медленно вытащил свою.

– Ты мне кость сломал, – простонал Полынник. – Пес поганый!

– Я тебе сейчас и хребет сломаю, – заявил Наум, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание. – Подожди немножко.

Елезар нагнулся, протянув левую руку за оружием, и в этот момент Жила бросился на него. Он не успел совсем чуть-чуть. Молодой казак оказался проворнее – острие поднятой сабли метнулось навстречу, скользнуло по лицу, распахав кожу от скулы до отсутствующего уха. Наум отшатнулся, но, потеряв равновесие, рухнул наземь. Попробовал откатиться в сторону, однако тело не желало подчиняться, и он замер на месте, чувствуя, как рот наполняется горячей соленой влагой.

– Ты так даже на человека похож, – сказал Елезар, стоя над ним. – Когда вся харя в кровище перемазана.

Он взмахнул саблей. Топор палача на дворцовом крыльце. Небо, принимающее жертву. Наум зажмурился, не ощущая ни страха, ни досады, и вдруг вспомнил имя своего атамана. Но лезвию не суждено было опуститься. Громыхнул выстрел. Пуля, угодив молодому казаку в глаз, вышибла из него всю дурь. Елезар прошептал что-то перекошенным ртом, поднес к лицу руки, пошатнулся, сделал неуверенный, пьяный шаг в сторону, упал ничком и больше не шевелился.

Наум открыл глаза. На крыльце стояла Авдотья с его фузеей в руках. Дуло дымилось. Вот чорт, подумал он, настоящая казачка. Сумеет и перепелок правильно потомить, и ружье зарядить. Не смотри, что зашуганная – стреляет метко. Повезло рыжему.