Читать книгу "Там, где тебя ждут - Мэгги О'Фаррелл"

Один парень – какой-то шепелявый немец с «конским хвостом» – на катере в Патагонии рассказал ей об этих внедорожниках, которые возят туристов по соляным пустыням. «Вам стоит на них посмотреть, – прошепелявил он, качая головой из стороны в сторону. – В таких краях вы еще явно не бывали и ничего подобного нигде не видали».

Эта идея, как и случайно срифмованное двустишие, увлекла ее.

За последние два месяца Розалинда уже успела вскарабкаться на древние развалины высокогорного перуанского города Мачу-Пикчу в компании окончивших школу юнцов, побывала в чилийской пустыне Атакама, посетила в Боливии Ведьмин рынок в Ла-Пасе. Она плавала в термальном озере, наслаждалась массажем с вулканическими грязями и гуляла по субтропическим араукариевым лесам. Из-за контактных линз она отказалась от спуска на плотах по порожистым рекам, но продолжала курсировать по самым опасным дорогам мира, изобилующим водопадами, и заезжала в места, помеченные крестами, означавшими, что их население вымерло, хотя за их границами находился обычный городок с рыночной площадью, кафе-мороженым и отелем с грязным бассейном и сонными рыбами, с номерами, обеспеченными видеоплеерами и стопкой дисков с дублированными голливудскими фильмами. Просто-напросто ей хотелось побывать там, где она никогда не бывала: именно этого, коротко говоря, ей и хотелось.

Вот так она и оказалась здесь. На забытой богом дороге в тряском, грохочущем внедорожнике, с рюкзаком, привязанным на крыше, экипированная туристическими ботинками и солнцезащитным кремом, она отправилась на поиски доисторического, высушенного солнцем озера, на поиски места, где белые солончаки встречаются с голубыми небесами.

Внезапно сидящий перед ней одинокий парень без всякой преамбулы произнес слово:

– Папа?

Розалинда пребывала в полнейшем изумлении, пока соседствующий с ней американец, не поднимая глаз от путеводителя, не отозвался:

– Да?

Розалинда зачарованно поглядывала на них. Так эти двое знакомы? Значит, это отец и сын? Ожидая прибытия машины, вся группа торчала в той туристической лачуге около двух часов, но ни один из них ни словом, ни взглядом не показал, что они имеют друг к другу хоть какое-то отношение. Сидели они, как она сейчас вспомнила, в разных концах конторы и каждый упорно смотрел в окно. (Парочка швейцарцев, слегка полапав друг друга, успокоилась и принялась просматривать фотографии на своих мобильных телефонах.)

«Право, какая я глупая, – подумала она, украдкой поглядывая то на одного, то на другого. – Они действительно очень похожи».

– Можешь подержать это минутку? – спросил сын.

Американец протянул руку, по-прежнему не поднимая глаз, и парень, его сын, положил на нее какой-то приборчик. Что-то вроде компаса с проводками.

– Что это за штуковина? – спросила Розалинда. Не смогла удержаться.

Этот «папа», мельком глянув на нее, опять уткнулся в книгу. Его глаза оказались удивительно синими, не голубыми и не темно-синими, но что-то среднее, и печальное выразительное лицо.

– Это деталь сейсмографа, – ответил он, – прибора, измеряющего…

– Я знаю, что такое сейсмограф, – перебила она.

– Правда?

– Разумеется, – она поправила сумку на коленях. Мужчины бывают на редкость высокомерными. – Просто мне еще не приходилось видеть их.

– Что ж, понятно, – он вложил палец в книгу, чтобы заметить место. – Сегодня вы увидите его. Найл собирается сделать какие-то замеры.

Они оба взглянули на затылок головы упомянутого сына. Он не обернулся, а продолжал собирать свой прибор, соединяя какие-то детали, распрямляя провода, поднося к лицу какие-то клапаны и сдувая с них пыль.

– На солончаке Уюни? – спросила Розалинда, обращаясь к этому затылку. – Зачем?

Они немного подождали сыновнего ответа, которого не последовало.

– Он занимается научными исследованиями, – ответил отец, словно это все объясняло.

– Здесь, в Боливии?

– Нет, в Нью-Йорке.

– Ясно, – сказала Розалинда. Задействовав свой способ выуживания сведений из мужчин, она спросила: – Так вы работаете вместе? Бригада сейсмологов, отец и сын? Весьма необычный случай.

– Нет, – очкарик покачал головой, – мы не работаем вместе. Найл занимается сейсмологией, а я просто… – он помедлил, словно размышляя, что лучше сказать, – я занимался… но в данное время я не работаю. Мне… – на большее его не хватило.

В их разговоре внезапно образовался странный, впечатляющий провал. Розалинда практически чувствовала, как его края раздвигают стены молчаливого салона с утомленно задремавшей швейцарской парочкой, стремительно перемещаясь на окружающий пейзаж, пока унылый, типичный для Южноамериканской равнины – плешивая каменистая земля, стайки кактусов и надменные ламы. Похоже, она ненароком напала на нежелательную для этого очкарика тему, вероятно, он и сбежал сюда именно поэтому. Теперь ей стало ясно, что этот мужчина, эти два мужчины, пережили какую-то ужасную личную драму. Ей встречались такие бедолаги прежде, мучительное отчаяние в глазах, атмосфера гнетущего напряженного молчания заглохшего разговора: это может подразумевать разрыв, потерю, безутешную утрату какого-то рода. У них что-то произошло, что-то закончилось, их постигла какая-то мучительная потеря. Розалинда поняла это. Жизнь мужчин сошла с накатанной колеи, и вот они здесь, так же как она, на этой высокогорной боливийской равнине Альтипано.

– Я не… я… – опять попытался сказать американец, его руки, державшие путеводитель, подрагивали – от горя или болезни, или от того и другого, Розалинда не знала, да и не хотела знать.

– Вы взяли короткий отпуск, – спокойно закончила она за него и отвернулась к окну, показывая, что больше она выспрашивать не будет, что разговор можно прекратить, если он того желает.

И он пожелал. В течение следующего часа или около того тишину нарушали только врывающийся в окна ветер да пощелкивание маятника сейсмографа, регистрирующего все увеличивающиеся дорожные ухабы под колесами внедорожника.

Пока они мчались к пустыне – охряным равнинам, перемежающимся песчаными холмами и странного вида выветренными скальными формациями, – Розалинда вспоминала о своих проблемах. «Самое ужасное, – думала она, – что Лайонел даже не намеревался извиняться». Он думал, то есть, видимо, думал, что наличие сына, которого он содержал двадцать лет, не требует никаких оправданий или извинений. Более того, видимо, он полагал, что это ее совершенно не касается. Увидев положенную перед ним на стол пачку чеков и счетов, он опустил голову и закрыл лицо руками, и тогда она подумала, что, охваченный угрызениями совести и чувством вины, он не смеет взглянуть ей в лицо. Она, его жена, поддерживавшая его в этой стране три десятка лет, помогавшая и облегчавшая ему жизнь на каждом этапе карьеры, устраивавшая ленчи, обеды и приемы и развлекавшая бог знает каких сановников или политиков, с которыми он мог случайно столкнуться, ежедневно заботившаяся о наглаженных шелковых платках в его нагрудном кармане и о бутоньерках в петлице, подбиравшая шляпу к его лысеющей макушке перед тем, как выпустить его в этот знойный город. Однако, когда он поднял голову, выражение его лица стало для нее полной неожиданностью, поскольку оно не выглядело ни пристыженным, ни вороватым, ни даже примирительным. Наоборот, муж выглядел сердитым и усталым, словно она приставала к нему с какими-то ерундовыми делами или посмела сунуть нос не в свое дело.