Читать книгу "Дьявол в Белом городе. История серийного маньяка Холмса - Эрик Ларсон"

Когда эта новость достигла временного пристанища Бернэма, ночь огласилась радостными криками и рассказами о событии, прерываемыми поглощением шампанского. Но самая радостная новость пришла на следующий день, когда руководство Выставочной компании Всемирной Колумбовой выставки, хвастливые заявления которой до этого дня вызывали всеобщие насмешки, вручила чек на полтора миллиона долларов «Иллинойс траст энд сейвинг компани», погасив тем самым последнюю задолженность выставки.

Город на ветрах [212] доказал свою состоятельность.

* * *

Теперь Бернэм и Миллет сделали окончательные распоряжения относительно самого великого дня для Бернэма – дня грандиозной церемонии закрытия выставки, назначенной на 30 октября, которая послужит неоспоримым актом признания того, что Бернэм действительно выполнил поставленную задачу и что его работа завершена и невыполненных задач больше нет. В этот момент, был уверен Бернэм, ничто уже не сможет повредить триумфу выставки или поставить под сомнение его роль и место в истории архитектуры.

Прощания

Фрэнк Миллет надеялся, что на церемонию закрытия придет больше посетителей, чем их пришло на День Чикаго. В то время как Миллет занимался составлением плана предстоящего церемониального действа, многие из тех, кто помогал Бернэму в строительстве выставки, возвращались к своей обычной жизни.

Чарльз Макким расставался со своей работой на выставке без особой охоты. Для него выставка была ярким лучом света, который хотя бы на время рассеял тени, сгустившиеся вокруг него в повседневной жизни. Утром 23 октября он быстро, не задерживаясь, покинул Джексон-парк, а позднее в тот же день написал письмо Бернэму. «Зная, как я не люблю прощаться, вы наверняка были готовы к тому, чтобы утром обнаружить факт моего исчезновения. Сказать, что я был опечален расставанием с вами, значит упомянуть лишь половину того, насколько сильно я чувствую тяжесть всего этого момента.

Вы предоставили мне незабываемое время, а последние дни выставки никогда не изгладятся из моей памяти, так же как и первые, и в особенности дела, связанные с вами. Насколько лучше стала бы наша последующая жизнь, получи мы возможность оглянуться назад и обговорить все снова и снова. Само собой разумеется, что вы можете положиться на меня во всех отношениях и во всех случаях, когда вам может понадобиться моя помощь».

На следующий день Макким написал письмо одному из своих друзей в Париж, в котором описал то глубокое единодушие, которое чувствовали он сам, Бернэм и большинство жителей Чикаго в отношении выставки: выставка – это настолько великолепная вещь, что будет совсем неудивительно, если ее официальное закрытие 30 октября, до которого остается всего шесть дней, вызовет всеобщее отчаяние: «Конечно, существует стремление всех заинтересованных сторон к тому, чтобы все, что касается выставки, было сметено тем же магическим образом, каким возникло, причем в самое короткое время. С точки зрения экономической целесообразности и по весьма понятным причинам было предложено, что наиболее подходящим образом реализации этой идеи было бы взорвать динамитом все возведенные постройки. Другой вариант – предать их огню. Второй способ наиболее легкий и наиболее зрелищный, однако чреватый опасностью, которую могут создать взлетающие над пожарищем угли в случае, если ветер вдруг изменит направление и подует со стороны озера».

Но ни Макким, ни Бернэм не могли поверить в то, что выставка должна закончить свое существование в огне. Фактически здания были спроектированы так, чтобы максимальная часть составляющих их элементов уцелела и не утратила своих потребительских свойств после демонтажа. Скорее эти разговоры о пожаре способствовали тому, чтобы облегчить чувство отчаяния, возникающее при виде того, как мечта превращается в прах. Никто не мог примириться с мыслью, что Белый город останется пустым и покинутым. Как писал один из авторов «Космополитен», «лучше пусть оно исчезнет внезапно, пока еще находится в сиянии славы, чем будет медленно погружаться в трясину упадка и разрушения. Нет более печального зрелища, чем банкетный зал наутро после банкета, когда гости ушли и люстры погашены».

Позже эти размышления о пожаре могли бы показаться пророческими.

* * *

Олмстед тоже прервал коммуникацию. К концу лета его напряженный рабочий план и изнурительная жара снова стали причиной нездоровья и изнурительной бессонницы. Он занимался многими проектами, главным из которых был Билтмор, и в то же время чувствовал, что его деловая активность приближается к концу. Ему шел уже семьдесят второй год. 6 сентября 1893 года он писал одному из своих друзей, Фреду Кингсбэри: «Я не могу приехать к тебе, хотя и часто мечтаю предаться нашим старым привычкам, а значит, снова встретиться с тобой и всеми остальными, но я уже не могу противостоять судьбе. Мне не остается ничего другого, как только, спотыкаясь на каждом шагу, брести к своему концу». Однако Олмстед хоть и редко, но все-таки мог позволить себе выразить удовлетворение тем, что получил от жизни. «Меня восхищают мои дети, – писал он Кингсбэри. – Они являются одним из главных центров моей жизни и еще одним явлением, улучшающим окружающую меня обстановку и позволяющим получать от нее удовольствие. Несмотря на физическую немощь, делающую мою жизнь несносной, я все же не считаю себя несчастным стариком».

Луис Салливан, все еще не опомнившийся от похвал и награждений за спроектированный им павильон «Транспортные перевозки» – и особенно за Золотые двери, – снова стал работать вместе с Данкмаром Адлером, но условия их сотрудничества изменились. Нарастающая депрессия и опрометчивые решения обоих партнеров оставили в портфеле фирмы всего лишь несколько проектов. За весь 1893 год им предстояло завершить постройку всего лишь двух зданий. Салливан, которому всегда было нелегко общаться и ладить со своими собратьями по цеху, до крайности обострил отношения с одним из рядовых архитекторов фирмы, узнав, что тот в свободное время выполняет частные заказы на проектирование домов для обращающихся к нему клиентов. Салливан его уволил.

Этим рядовым архитектором был Фрэнк Ллойд Райт [213].

* * *

Десять тысяч строительных рабочих уже перестали трудиться на выставке и вернулись в мир, где не было работы, но были толпы безработных людей. Сразу после закрытия выставки еще многие тысячи их собратьев присоединились к безработным на чикагских улицах. Угроза насилия чувствовалась так же ощутимо, как приближение осенних холодов. Мэр Гаррисон проявлял сочувствие к безработным и делал все, что мог. Он нанял тысячи людей для расчистки улиц и приказал не закрывать на ночь двери полицейских участков, чтобы бездомные могли найти в них место для сна. Чикагская газета «Коммершиал энд файнэшнл кроникл» сообщала: «Никогда прежде здесь не прекращалась производственная деятельность столь внезапно и резко». Выплавка чугуна сократилась наполовину, строительство новых железнодорожных магистралей практически прекратилось. Спрос на железнодорожные вагоны, необходимые для доставки посетителей на выставку, уберег от потрясений компанию «Пульман», однако к окончанию работы выставки Джордж Пульман также начал сокращать зарплату и число работающих. Но при этом он не уменьшил арендную плату за жилье в городе, которым фактически владела его компания.