Читать книгу "Павленков - Владимир Десятерик"

Прочитав письмо из Тифлиса от одного из авторов библиотеки «Жизнь замечательных людей» В. В. Берви-Флеровского, делившегося оригинальными мыслями относительно истории общественных движений в Европе и Америке, о роли отдельных личностей в них, Флорентий Федорович отвлекся от сиюминутных забот и сам попытался окинуть взором собственную эволюцию взглядов на острейшие противоречия, которые переживала современная Россия. И обнаружил существенную перемену в своих представлениях о терроре как практике, способе борьбы за утверждение в жизни народа более справедливых устоев. Нет, эта мера, которой отдал дань увлечения в молодые годы, не приносит желаемых результатов. Кроме ожесточения репрессий властей, закручивания гаек, сворачивания даже малейших свобод, трагедии личностей талантливых молодых людей, ставших на заведомо ложный путь борьбы, она ничего не дает народу. Осчастливить его одним ударом, выстрелом, бомбометанием по чьему бы то ни было мановению невозможно. И питать такие иллюзии — только наносить вред благородным устремлениям тех, кто хочет и искренне стремится работать во имя желаемых изменений на родной земле.

Если французы в течение целого столетия не могут учредить у себя подлинно демократических институтов, то что говорить о России… Но, с другой стороны, простая констатация факта отсутствия, всхлипывание по сему поводу разве дадут что-либо позитивное, разве помогут в конструктивном созидании?

Чтобы в обществе получили господствующее положение демократические нормы общежития, важно не столько кричать о дефиците оных, а, скорее всего, утверждать знание об этих нормах. Французская пословица справедливо гласит: la critique est aisle mais l’art difficile (критиковать легко, творить трудно). Были ли зачатки демократизма в прошлом? Что об этом говорит история Руси? Были. И новгородское вече, и земские соборы. Деспотизмом самодержавия вытравлялись из общественного бытия эти ростки демократизма, пускай не всегда последовательные, не во всем выражающие подлинную волю народа. Но все же они были. Есть они и сегодня, правда, чахлые, которые нуждаются в поддержке, в упрочнении их авторитета в народном сознании. Вот почему, думается, надо больше переводить книг, обобщающих опыт демократического развития в других государствах. Да, собственно, уже из одних только его изданий начинает формироваться целая библиотека по этому вопросу. Тут — и книга профессора Ф. Гольцендорфа «Роль общественного мнения в государственной жизни», и «Очерки самоуправления земского, городского и сельского» С. Приклонского, и «Законы о гражданских договорах и обязательствах…» — сборник, составленный В. Фармаковским еще в пору яранской ссылки.

А сколько осуществлено было переводов книг зарубежных авторов, которые пропагандировали демократические устои государственного строительства, вызывали интерес к функционированию подлинно демократических институтов и учреждений в обществе. Взять хотя бы перевод с французского книги Г. Тарда «Законы подражания». Или другие издания: «Общественный организм» Р. Вормса; «Общественный прогресс и регресс» профессора Г. Греефа; «Психология народов и масс» Г. Лебона; «Преступная толпа. Опыт коллективной психологии» С. Сигеле; «Организация свободы и общественный долг» А. Прэнса; «Представительное правление» Дж. Стюарта Милля и другие.

Стоит пересмотреть каталог павленковских изданий девяностых годов, как нетрудно обнаружить заметно усиливающееся его пристрастие к литературе мировоззренческого характера. Он переводит книгу А. Пренса «Организация свободы и общественный долг», издает труд Т. Рибо «Философия Шопенгауэра в популярном изложении», выпускает работу М. А. Энгельгардта «Прогресс, как эволюция жестокости», книгу И. Карно «История французской революции» и многие другие.

Определенную дань отдал Павленков и пропаганде марксистского учения в России. Конечно, было бы преувеличением сказать, что он принял это учение, стал его поборником, последовательным приверженцем. Но его кредо, как человека, исповедующего все новое, ранее неизвестное, состояло в том, чтобы способствовать развитию этих взглядов, их распространению. Они имеют право на жизнь, а граждане на родной земле должны иметь возможность самостоятельно разобраться в их истинной значимости, чтобы сделать сознательный выбор. Ну а если так, то гражданский долг издателя доносить все эти идейные открытия как можно быстрее до читательских масс.

Так понимал значение своей работы Флорентий Федорович, и оттого он посчитал необходимым внести и свою лепту в распространение марксистских идей в России. 5 декабря 1896 года он представляет в Санкт-Петербургский цензурный комитет книгу «Очерк политической экономии по учениям новейших экономистов», где составителем значился Д. Норден. На самом деле это был перевод с немецкого сочинения К. Каутского «Экономическое учение Карла Маркса». Но так как книга была запрещена, пришлось прибегнуть к такой хитрости.

Ранее Павленков вел переписку с В. В. Берви-Флеровским по поводу переиздания его книг «Положение рабочего класса» и «Азбука социальных наук». Кроме упомянутой выше работы К. Каутского, в издательстве Павленкова выходили также его популярно-экономический очерк «Итоги XIX века» (под тем же псевдонимом Д. Нордена) и «Экономическая система Карла Маркса с научной стороны» (под псевдонимом П. Гросса). Работал Флорентий Федорович и над изданием труда Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства». В 1894 году Н. К. Михайловский писал Павленкову: «Г. Иванов из Риги (В. Королевская, 32, кв. Цвинева) просил меня сообщить Вам, что получил цензурованный перевод Энгельса. Почему он доводит об этом до Вашего сведения через меня, не знаю, но просьбу его исполняю».

Полученный перевод не удовлетворял требования издателя. Он обращается поэтому за содействием к Р. И. Сементковскому. «Убедительно прошу Вас, многоуважаемый Ростислав Иванович, — пишет Флорентий Федорович 24 сентября 1894 года, — помочь мне в издании книжки Энгельса “Происхождение семьи”. Она не так хорошо переведена. Очень обяжете, если позволите послать Вам фанки для просмотра и легких исправлений. Если же нельзя будет ограничиться легкими направлениями, то, после первых гранок, Вы можете отредактировать рукопись. На днях Вам будет прислан их немецкий оригинал, а теперь пока посылаю параллельно русское издание, сколько мне известно, уже распроданное. Впрочем, посылаю рукопись. Просмотрев ее местами, Вы лучше решите, как править — в гранках или до набора». В постскриптуме вновь повторяется: «Очень обяжете исполнением моей просьбы, а то решительно не на кого оставить эту книжку. Мне следовало бы отказаться от издания перевода Иванова. Но обстоятельства так сложились, что сделать это оказалось крайне неудобным». Р. И. Сементковский включается в работу.

Через некоторое время издателю пришлось даже поторапливать своего редактора. «Сейчас узнал, — пишет он 25 ноября 1894 года, — что “параллельное” русское издание Энгельса встретило препятствие для своего возобновления со стороны цензуры. Надо поэтому немного поторопиться, чтобы не потерять установленного цензурой срока, в течение которого цензура не может на законном основании остановить моего издания, пока еше не осуществленного. Очень буду Вам благодарен, если Вы поможете мне одержать еще одну маленькую победу над обществом Красного Креста». «Надеюсь, что Вы это дело будете сохранять до времени в секрете», — просит он Сементковского.