Читать книгу "Ассасин - Симона Вилар"

Он радостно расхохотался, и казалось, что от его смеха даже тучи разошлись, ибо в это время впервые за последние дни вдруг выглянуло солнце. Его единственный бледный луч упал на английского короля – грязного, в облепленном глиной плаще (и это известный щеголь Ричард!), но вокруг его шлема сверкали золотые зубцы короны. И солдаты, видя своего освещенного солнцем предводителя, стали ликовать и кричать, стучать оружием. Даже загудели рога.

«Как же они все любят его! Как ему верят!» – пораженно думал Амори де Лузиньян, не замечая, что на лице его самого появилась счастливая, почти блаженная улыбка.

Но обожание армии вызывало зависть среди других предводителей похода. Даже некогда восхищавшийся Ричардом Гуго Бургундский испытывал досаду, оттого что солдаты так слепо готовы подчиняться только английскому королю. И он говорил в шатре среди французских рыцарей:

– Львиное Сердце хочет, чтобы вся слава в этом походе досталась ему. Он желает, чтобы мы рисковали собой ради того, чтобы прославить его!

Но как бы то ни было, никто из них не выказывал Ричарду недовольства. Приближалось Рождество, и если крестоносцы уже понимали, что до светлого праздника они не смогут взять Иерусалим, одно то, что они были неподалеку от Гроба Господнего, наполняло их души радостью.

Ричард дал армии передохнуть перед решающим штурмом в селении у замка Бетенобль, или Баит-Нуба, как называли его местные жители.

Отступавшие перед колонной крестоносцев сарацины не успели разрушить замок, достаточно внушительный, как все строения тамплиеров, которым некогда принадлежал и Бетенобль, и теперь люди могли тут расположиться вполне комфортно. Даже селение близ крепости не пострадало, но жителей там не было – все бежали, напуганные рассказами о том, как поступил страшный Мелек Рик с пленниками под Акрой. Но крестоносцев отсутствие поселян мало волновало, они были рады отдохнуть от изнурительного марша и погреться у огня, ибо они наконец вошли в местность, где начались настоящие леса и можно было разжечь большие костры, обсохнуть и расслабиться в благодатном тепле.

Рождество в Святой земле ознаменовалось настоящим снегопадом. Но, опять-таки, это никого не расстроило, люди даже повеселели, а смотреть на кружившие в воздухе при свете огней снежинки было приятно. Крестоносцы варили в лагере пунш, ели мясо, а за неимением традиционной для этого праздника омелы над входами в шатры и палатки были развешаны связанные венками оливковые и кипарисовые ветви.

Вечером, после торжественного богослужения и праздничного ужина, Ричард незаметно покинул башню в Бетенобле, где пировали его соратники, и, укутавшись в широкий темный плащ, прошелся по лагерю. Была у него такая привычка – иногда незамеченным ходить среди стана и слушать, о чем говорят его воины, узнавать их настроение и нужды. Ричарду казалось, что так он становится ближе к своим солдатам и лучше понимает, на что может рассчитывать в дальнейшем, опираясь на них.

Незаметно переходя от одного стана к другому, король останавливался неподалеку от костров, где собрались в этот вечер крестоносцы, слушал, как они распевают рождественские гимны, пьют и веселятся, говорят об Иерусалиме. Порой он замечал в полумраке несших службу в этот праздничный вечер дозорных: вон лилии французов, вон орел австрийцев, вон золотые львы самого Плантагенета. Но и без этих обозначений Ричард узнавал несущих караул рыцарей уже по одной стойке: настоящий предводитель должен знать своих людей, с которыми столько прошел и перенес. Накинув пониже капюшон, Ричард слушал, о чем они говорят у костров.

– Вот вспоминаю свое последнее Рождество в славном городе Экзетере, откуда я родом, – говорил здоровенный белобрысый детина, поворачивая над огнем уже подрумянившуюся и аппетитно пахнувшую тушу барана. – Сколько тогда было съедено и выпито! А баранина у нас не чета этой – жирная, сочная, а с чесноком и луком такая, что пальчики оближешь.

– А я, братцы, по свинине соскучился, – мечтательно вздохнул долговязый воин в обшитой бляхами куртке, поверх которой была наброшена обтрепанная конская попона, – видимо, мерз даже у костра, да и голос его звучал простуженно. – Здесь свинины не достать – ну, если не считать солонины, которой нас потчуют. Я же имею в виду сочное и сладкое мясо наших хрюшек, которое так и течет по горлу. Ах, какие клецки с беконом делала моя матушка у нас на ферме в Хемпшире! Вот отвоюем Гроб Господень, я вернусь и сразу потребую себе целую миску клецек, а также бекона в луковой подливке… и свиных отбивных с румяной корочкой, и нашей хемпширской кровяной колбасы.

– Что ваша колбаса, – хмыкал другой крестоносец, в речи которого Ричард распознал нормандский выговор. – Я вот, клянусь спасением души, по нашему омальскому [75]сидру скучаю так, что он мне даже снится, – так и текут пенистые душистые струи по камням, будто водопад, а я приникаю и пью, пью… И тут открываю глаза – и опять этот холодный дождь капает мне на рожу с прохудившегося тента. А привкус сидра во рту – самый настоящий, будто и впрямь выпил из кружки, какую подала моя толстушка Маго. Как там она без меня? Хранит ли верность своему крестоносцу Жилю?

– Ничего, нормандец, крепись. Вот отвоюем Святой Град – и вернешься к своей Маго. А меня моя невеста Бертиль клятвенно пообещала дождаться. Ее отец – мельник, он не хотел отдавать свою беленькую, как сметанка, малышку за простого солдата. Но когда я нашил крест и собрался освобождать Гроб Господень от неверных, даже он сказал: «Привезешь мне голову сарацина, и Бертиль твоя».

– Оно и понятно, крестоносцем быть почетно, – кивали у костров, пуская по кругу ковш с подогретым вином. – А как только отвоюем Иерусалим, как помолимся у гробницы Господа нашего – и сразу же к своим женам, невестам, свиным окорокам, какие порой кажутся куда слаще, чем все финики и гранаты Святой земли.

Ричард слушал их из темноты и улыбался. Славные они все же парни, его крестоносцы, отказавшиеся от всех радостей, чтобы их близкие имели надежду на то, что Спаситель не будет унижен иноверцами. Эти воины искренне верят, что Господь не забудет, на какие жертвы они шли, дабы Он оставался во славе и был почитаем. Однако чем дольше Ричард ходил от костра к костру и слушал, о чем говорят и о чем мечтают его люди, тем чаще стали приходить в голову королю совсем иные мысли: все эти храбрые и решительные воины – англичане, анжуйцы, нормандцы, бретонцы, аквитанцы, простуженные, решительные или просто подвыпившие в этот праздничный вечер, – думали лишь об одном: выполнить обет и поскорее вернуться домой. Однако кто останется охранять Святой Град от неверных после их ухода? Тамплиеры и госпитальеры? Так орденских рыцарей всего горстка против огромной, раскинувшейся на весь Левант империи Салах ад-Дина.

Ричард вспомнил, что это всегда было проблемой Иерусалимского королевства – малочисленность латинских воинов в этих краях. Обычно христиане в Европе принимали крест, отправлялись за море, где какое-то время служили, молились у святынь Иерусалима, а потом спешили в родные края, и мало кто оставался, хотя именно тут им предлагали землю и деревни, только бы они могли уберечь их от поклонников Пророка. Известно, что даже простолюдины могли тут возвыситься и получить рыцарские цепь и шпоры, но все равно мало кто решался на это, зная о постоянном напряжении и беспрестанных войнах в Леванте.